Жасминовый дым
Шрифт:
Победы Миронова обеспечили перелом в борьбе с Врангелем. Награждённый именным оружием, орденом и золотыми часами, прославленный на митингах и в газетах, Миронов получает новое назначение – становится Главным инспектором кавалерии. Ему открыт путь в номенклатуру Москвы. Там, у истоков большевистской политики он теперь, как ему кажется, сможет постоять за интересы казачества. В специальном поезде из двух вагонов, встречаемый с почестями на всех крупных станциях, он едет в Москву. С ним ординарцы, жена Надя (дочь они потеряли – не выжила…). От положенного ему конвоя в 150 человек отказался, хотя время было тревожное – на Дону опять неспокойно. По дороге решает заехать в Усть-Медведицкую. Что он увидел там?
В деле есть две
Он был ошеломлён – к нему кидались, как к спасителю. Он увидел – мало что изменилось. Да, прекратились расстрелы, но продотряды выгребают у людей всё, даже – семенное зерно. Специальные заградотряды вылавливают тех, кто пытается обменять одежду на хлеб, причем и то, и другое конфискуют. Такой обмен, оказывается, приравнен к спекуляции. Торговля же запрещена вообще.
Бредовый сон? Всеобщее умопомешательство? Большевики назовут это политикой военного коммунизма . Доведя страну до окончательной разрухи, лобастый кремлевский мечтатель , чей гений прославляли в нашей стране все семьдесят лет, пытался осчастливить людей отменой товарно-денежных отношений. Результат – крестьянские восстания. Незадолго до приезда Миронова там, в Усть-Медведицком округе, такое восстание поднял его бывший однополчанин, красный казак Вакулин. Он был уверен в поддержке Миронова, обещал, что вот он-то, командарм, проведёт чистку местной бюрократии, из-за которой, по его мнению, народ стал так жить.
Есть в деле и паническая телеграмма местного начальства Миронову – просьба отмежеваться от Вакулина. Есть и тезисы, заготовленные Мироновым перед митингом. Там строчка: «Чистка нужна…Но какая? И – как?.. Не путём восстания…» На митинге он осудил Вакулина. Хватит кровопролитий. Хватит смертей. Земляки выбирают Миронова делегатом на местную партконференцию. Там он повергает местную партверхушку в шок требованием: прекратить насильственную продразвёрстку. Разрешить торговлю. Значит, он против директив Центра?.. И в этот момент в местном ЧеКа оказывается донос платного агента: Миронов готовит восстание!.. Создал специальную ячейку из пяти человек… Сам агент Алексей Скобиненко, житель станицы Распопинской, даже стал членом этой пятёрки – чай с ними пил.
Действительно, началось всё за чаем. Были у Миронова гости, засиделись до ночи. О чем могли говорить? Конечно, о голоде, о произволе местных властей. Спрашивали Миронова – что дальше? Ты ж теперь – высоко, возле самого Ленина. Доносчик назвал разговор «заседанием». Вот его полуграмотное донесение, исполненное карандашом, без знаков препинания и заглавных букв. Цитирую без поправок, лишь с моими отточиями в сокращённых местах:
….заседание было с придисловием Миронова открыть в 7-часов 40 минут, – сообщает Скобиненко ,– указывал как выбирают хлеб из донских казачих областей Кубани Дона… Казачество уничтожают не путём войны, а путём голода такая коммуна есть коммуна мертвецов… у нас не народ правит а пятёрка которая состоит из ленина троцкого сталина и двух других… работает без всякого контроля…. Предлагает лозунг народовластие но отнюд не отходит на первых порах от советов и в будущем хоть будет учредительное собрание или собор земской… и все остальные высказавшие приходили к полному согласию организовать ячейку авантюристов…выборным в председатели оказался я ( то есть сам доносчик! –
Итак, слово найдено – «авантюристы». Хотя ни об организации волнений, ни тем более о восстании речь не шла. Ячейка понадобилась Миронову для информации. Он всерьёз намеревался там, в Москве, бороться с местными злоупотреблениями, опираясь на сообщённые шифром факты. И только в перспективе рассчитывал на постепенное перерождение Советов в выборные органы народовластия. Нет, не мог казак Миронов отказаться от идеи Учредительного собрания. В нём он видел спасение России – от безумия Гражданской войны, от « комиссарского рабства ».
Доносу дан был немедленный ход. Местная партверхушка, изрядно напуганная критикой Миронова, собралась на экстренное заседание. Неизвестно, сносились ли они с Москвой?.. Очень может быть… А там, в кремлёвских кабинетах, и без того наэлектризованных сообщениями о возникающих повсюду крестьянских бунтах, дали «добро» на арест беспокойного командарма. Мол-де везите в Москву – тут разберёмся.
В уголовном деле сохранился ордер Дончека на арест Миронова – на 13 февраля 1921 года: «Поручается тов. Шпанскому произвести арест Миронова, проживающего в доме номер 12». То был дом его друга в слободе Михайловской, где он остановился с Надей. Из окна Надя увидела множество вооружённых людей и грузовик. Это случилось в полночь.
Арест удался только с третьего захода. В отчёте об этом сказано: Миронов, увидев ворвавшихся в комнату людей в кожанках, сел в плетёное кресло, сложив руки на груди, и те, потоптавшись, ретировались на улицу. Там, возле грузовика, они получили вздрючку от начальства, предпочитавшего руководить арестом издалека, и снова вошли. Был предъявлен вот этот, подшитый сейчас в дело, ордер. Миронов его проигнорировал, снова выгнав суетившихся вокруг людей. Но отступить невозможно – утром весть об осаде дома, где был Миронов, могла поднять всех его земляков на ноги… И толпа людей в кожанках снова ввалилась к нему в комнату, на этот раз – с обнажённым оружием.
Миронова с женой вывели к грузовику. Надя помнит: все вокруг них говорили приглушёнными голосами, будто воровское дело делали. Боялись шума. Грузовик привёз их на станцию. Мироновых отвели в спецвагон и заперли в купе с опущенными шторами. Весь вагон буквально набит был охраной – такую оказали честь бывшему командарму. Ехали долго. Филипп Кузьмич сказал Наде, жалея её: не повезло тебе со мной – второй раз из-за меня под арестом. Был подавлен – не так собирался въехать в столицу. Молча лежал на полке. Потом стал напевать. Надя знала за ним эту привычку – тихо петь казацкие песни, когда совсем невмоготу. Она помнила их и стала подпевать. И видела: он оживал. Он надеялся: там, в Москве, разберутся. Разобрались же полтора года назад в Балашове.
Шёл дождь со снегом, когда их привезли в Москву. Опять грузовик. Тёмные улицы, Лубянская площадь. В подвалах ВЧК, в разных камерах Мироновы пробыли несколько дней. Наде запомнился пронзительный звук электропилы – в одном из внутренних дворов Лубянки пилили дрова. Потом, где бы она ни была, стоило ей услышать этот звук, он переносил её в душную подвальную камеру с сидящими на нарах женщинами. А как-то вечером Мироновых с другими арестованными вывели на улицу. Их повели пешком под усиленным конвоем в Бутырскую тюрьму. Мироновы шли рядом. Надежда запомнила: Филипп Кузьмич был как всегда подтянут и строен. Шёл легко, шутил. Вот, говорил, опять мокрый снег – хорошая примета. Ему как-то везло в боевых операциях при такой погоде. Верил: повезёт и сейчас. Распутают чекисты клубок наветов. Скорее всего, сам Дзержинский будет говорить с ним. Да и Калинин, видевший его боевой триумф, наверняка уже звонит на Лубянку – беспокоится.