Жатва душ. Несущий свет
Шрифт:
— Давай к нам! — скомандовал я.
Эдрик, ни о чем не спрашивая, залез в салон.
— Сергеич, давай отгоним машину на стоянку, где ее не видно — чтобы не палиться, если кто появится, — продолжил я, схватил котенка, разлегшегося на заднем сиденье, и посадил на плечо.
— Так точно, — кивнул он.
Оставив машину между двумя гольф-карами, по оборванным ураганом листьям, веткам, мусору мы устремились к некогда элитному отелю. Эдрик шагал первым, забегая вперед и оглядываясь. На его лице боль боролась с яростью и обидой.
Первые
— Вон, дальше, — сказал Эдрик, указывая на холл.
В просторном зале лежало несколько тел. У дальней стены я увидел сибиряка Семеныча — радушного и рукастого мужика. Рядом с ним валялся чернокожий Анри. Два выстрела — один в грудь, второй в голову. Почему-то я не сомневался, что эти двое положат жизни, защищая остальных. А вот куда делся Рамиз?
А главное — где Киндерманны?
Мы медленно шли между телами. Женщины, старики… Вот бедолага Ингрид. Я содрогнулся, увидев детей — маленьких, беззащитных, среди них — мальчик-индус в обнимку с матерью, которая голосовала против меня.
— Вот так вот, — прокомментировал Сергеич, бледнея. — Фашисты…
— Эти даже не сопротивлялись, — заметил я, осматривая тела. — Их поставили на колени и хлопнули.
Сердце сжималось, слезы наворачивались, ведь я знал этих людей! И понимал, что в их смерти есть и моя вина. Да, с большой вероятностью я тоже погиб бы, выручая их, но надо было попытаться.
Не отворачивайся от смерти, Рокот! Смерть шагает за тобой, выглядывает из темных углов, скалится гнилыми зубами зомби. Тебе необходимо знать, есть ли Киндерманны среди убитых, так что смотри!
— Слабаки, — вздохнул Сергеич, и за осквернение памяти погибших хотелось его ударить. — Надо было драться. Хоть палками, хоть зубами.
— Да заткнись ты, — огрызнулся Макс, глядя на погибшую девочку, закрывшую руками лицо. — Мы сбежали, оставили их, и вот результат. Если бы остались, может тогда был бы шанс! — Он бросил на меня негодующий взгляд. — А если бы Ден был в отеле, тогда бы точно отбились!
Я сжал зубы. В какой-то мере Макс прав. Я сам же предупреждал местных о Папаше, уговаривал принять Макса и Сергеича, и что в результате? Нас приняли, а мы в самый нужный момент оставили их. Оставили и подставили одним своим присутствием. И ведь не хотел Рамиз меня отпускать — как чувствовал…
Впрочем, хватит себя винить. Скорее всего, мы никому не помогли бы, а валялись сейчас среди трупов.
— Из тридцати четырех жителей здесь было тринадцать мужчин, — напомнил я Максу. — Взрослых, с огнестрельным оружием, на своей территории. Да и девчонки некоторые были боевыми, та же Вика. По идее могли отбиться, но, похоже, против чистильщиков шансов у них не было — с нами и без нас.
Сергеич, который
— Мужиков почти всех положили. Детишек тоже, и родителей их. А вот девчонок, видимо, угнали в рабство.
— Почти? — Я посмотрел на него. — Кого не хватает?
— Доктора, помощника егойного, Рамиза, старика-немца… — медленно, вспоминая, проговорил Сергеич. — То ли тоже угнали в рабство, то ли они как-то сбежали. Семнадцать человек убитых.
— Стойте… — сказал я. — Семеныч рассказывал мне о запасном выходе на крышу! Оттуда вроде можно уйти по пожарной лестнице к восточному пляжу, где спрятаны лодки.
— И что? — не понял Сергеич.
— Кто-то мог успеть убежать, — пояснил я. — Поскольку Волошин и другие только уехали, есть смысл проверить. Вдруг кто-то там затаился.
Когда я спросил Эдрика, где незадымляемая лестница, он указал на служебный коридор.
— Туда. Там лестница на крышу.
Мы побежали наверх. Ну как «побежали». Начали бегом, к пятому этажу запыхались, дальше уже еле ползли. На двенадцатом обнаружили пару трупов, но не членов общины, судя по потрепанной замызганной одежде, это полегли бездушные. Странно, как они тут оказались? Либо община недочистила крыло, либо забрели из другого.
Последние пять этажей Сергеич преодолевал, задыхаясь и кашляя, но держал нагрузку и упорно шел.
Тяжелая металлическая дверь на крышу была приоткрыта. Это давало надежду.
Яркий солнечный свет после полутемных коридоров на мгновение ослепил. Упершись в бедра и тяжело дыша, я осмотрелся. На крыше что-то шевелилось.
Сделав шаг вперед, я остановился.
— Не подходите! — визгливо крикнул женский голос.
Я прищурился и сквозь навернувшиеся слезы узнал Вику. Истеричная модель сидела на коленях возле лежащего человека, ее руки были по локоть в крови.
— Сука, твари вы все трое! — Она снова закричала. — Где вас черти носили?! Сбежали, а сейчас вернулись пошакалить? Ненавижу!
Последнее, в чем она нуждалась сейчас, так это в наших оправданиях.
— Ты знаешь, кто выжил? — спросил Макс.
Никто ему не ответил.
Я подошел ближе. Котенок потерся о мою щеку и замер. На бетонном покрытии крыши лежал Рамиз, смуглый азербайджанец, один из лидеров общины. Его живот был разорван пулей, а Вика обеими руками вжималась в рану.
— Он умирает, — всхлипнула она. — Такие раны не лечатся…
Я опустился рядом, осматривая рану. Да уж, Вика права: он и правда умирал. Крош спрыгнул, лизнул руку Рамиза — вставай, мол! Рамиз дышал часто и поверхностно. Глаза его были закрыты, черты на сером лице обозначились четче. Какие у него шансы? Нулевые. Даже если бы не было никакого апокалипсиса, и мы довезли его до больницы, он бы не выжил с такой раной. И левел-апом не исцелить, не доживет.
Рамиз Гусейнович Алескеров, 63 года