Жажда мести
Шрифт:
Тогда Борис написал большими буквами на листе бумаги: «Аллочка! Умоляю! Позвони мне. Я жду! Борис!». И подсунул лист под дверь. Лист тут же с той стороны взяли.
X
Заканчивалась последняя сессия, и наступало долгожданное лето, но Волгину было не до отдыха – впереди у него маячила дипломная защита со всеми перипетиями, трудностями, сложностями, нервотрепками. К тому же он намеревался защитить одновременно диплом и кандидатскую диссертацию. Он пропадал в библиотеках, Надю устроил на лето на работу в столовую – мыть посуду, чтобы осенью приодеть ее на заработанные деньги, а сам принимался
– Я поговорю с ректором, – сказал Дрожайший. – Все вещи должны исходить сверху, чтобы не подумали, что мы – сами с усами и что у нас планы – их переплюнуть. Я не хочу проколоться, это опасно, сальто, так сказать, мортале, на такой разгон выходить – должна быть стопроцентная лояльность.
– Кому?
– Кому? Вы не знаете кому? Так я вам скажу, кому. Кто вам дает бесплатно учиться, бесплатно жить в общежитии, бесплатно пользоваться библиотекой, даром ездить домой? Вы не знаете? Я не Мельмот Скиталец, не дух, который живет в отрыве от жизни. Я настаиваю на полной лояльности.
– Кому? – спросил опять Волгин.
– Кому? Вы сами должны знать: партии! Мне нужно знать о вас всё, чтобы идти за вас в бой.
– Вы же знаете, Эдуард Исаевич, что я вас не подведу. Диссертация готова. Мне надо только ее перепечатать.
– Сколько страниц получилось?
– От руки если, пятьсот получилось.
– Из преамбулы Казакова уберите, сразу вызовете настороженность, будьте похитрее, ума вам не занимать, потом назовете тему, а с титульного уберите.
– Хорошо, – согласился Волгин.
– Надо иметь опыт, чтобы выиграть сражение, и быть не студентом, а хотя бы доцентом. У вас защита есть? Самсонова вам что-нибудь оставила? У нее была мощная защита. Вы ее любили?
– Любил. Мы собирались пожениться.
– Она вам оставила свои знакомства? Свои связи? Мне надо знать.
– Оставила. Но я считаю, что не стоит ими пользоваться: на самый крайний случай оставить надо, – продохнул Волгин. И подумал, что сегодня же позвонит Галине Брежневой, которая сама просила звонить. – Диссертация, Эдуард Исаевич, готова.
– Диссертация – всего лишь предлог, понимаете, – рассердился профессор. – Небольшой предлог подставить ножку! Расправиться с вами. Неужели вы думаете, что важно написать? Завтра кто-нибудь напишет маленькую такую бумажку и оставит ее в окошке на Кузнецком мосту, понимаете меня, и нас с вами вышвырнут вместе с диссертацией, мил человек.
Волгин промолчал, не зная, что и сказать.
– Так. Я еще не просмотрел внимательно весь текст вашей работы, но думаю, там порядок. Только вот что: надо разработать план. Помните, как Кутузов думал о Бородино, ну, то есть перед сражением: дать или не дать бой Наполеону! Вот у нас, поверьте, не проще дело! Возьму все на себя, весь пыл сражений направится на меня. Дай им только повод, этой самой Иваньчук! Она только и думает, что хлеб у нее начнут отбирать. У Самсоновой – защита была! Один только путь есть – напрошусь на прием к ректору и попробую: для пользы дела! Сверху! Вот как! Только сверху, другого пути нет! Оказывается, мало иметь феномен таланта, надо и важнее иметь феномен Кутузова! Опередить, признать, приготовиться, пустить французов по пути самосокрушения!
Волгин ничего не понимал. Если для того, чтобы защитить диплом,
– Кое-что еще надо сделать, – продолжал профессор с озабоченностью и с некой легкой фамильярностью похлопал Волгина по плечу. – Необходимо точно, научно и обоснованно провести эту операцию.
– Неужели так сложно?
– Если бы мы жили в джунглях среди зверей, было бы намного легче, – продолжал он. – Там правила игры – незыблемый закон выживания. Среди людей нет правил. Они отменены. Нам надо как следует подготовиться. Убедить ректора, в важности нашей темы, особенно в свете решений последнего съезда партии. Для этого хорошо бы тебе вступить в кандидаты партии, набрать общественных поручениц. Поверь моему слову. Я тебе говорю: меня били. А что я мог сделать? Я – обыкновенный еврей, потом – обыкновенный кандидат, потом – обыкновенный доктор и профессор, я не имел сил и возможностей защитить себя. А вот за это и били, молодой человек, как я понял. И я скажу вслед за великим Данте: «И стыл мой мозг, и ужас тайный длился».
«Как же развивалось человечество? Если вокруг такая подлость», – думал Волгин, попрощавшись с профессором и выходя во двор института. Не успел сесть на скамейку, как подошел Борис, словно поджидал его.
– Послушай, ну как? – спросил он взволнованно, хотя очевидных причин волноваться не имелось.
– Да никак. А что? Какие-нибудь предложения есть?
– Предложения у нас всегда имеются, – отвечал Борис. – Звонил той Лене?
– Звонил. Она напрашивается на встречу, а у меня времени нет, – твердо отрубил Волгин. – Я с трудом закончил диссертацию.
– Вначале поступи в аспирантуру, а потом уж диссертацию, – засмеялся Борис. – А пока давай раскрутим эту Ленку, у нее такая фигурка, просто чувствуется под платьем – дышит, дышит, ну, просто дыхание телесной красоты.
Волгин, не слушая Бориса, продолжал думать о своем.
– Вот скажи, ты умный человек, отчего ко мне уже который раз подселяют нового жильца в комнату? Сейчас лето, много свободных мест, а ко мне опять подселили?.
– И он, конечно, очень добрый, поругивает существующие порядки, анекдоты рассказывает про кремлевских вождей. – Борис пристально смотрел Волгину в глаза.
– Бывает. Все хихикает, про Бога вспоминает часто, глазки бегают вот быстро-быстро: туда-сюда, туда-сюда. И фамилия у него: Мизинчик.
– Чудовище! – возмутился Борис и беспокойно привстал. – Друг мой, как ты попал в поле зрения спецорганов? Ты видел, чтобы он ходил в университет?
– Нет. Ну и что? Я спросил, на каком курсе учится. Он сказал, что на заочном. Косоротый такой.
– Косоротый? – переспросил Борис. – Косоротых в органы не берут. Им нужен отменный внешне фрукт, без изъянов, которые легко запоминаются. Давай лучше займемся Леночкой, такая фигурка! Белая вся, даже волосы у нее белые, и вся она… Только, дуреха, не понимает, с кем имеет дело! Попросите, говорит, пусть позвонит мне ваш друг. Понимаешь, если предположим, снять с нее платьице, уверяю тебя, померкнет богиня греческая! Ты знаешь мою силу! Видел, на что я способен, помнишь первый день нашего знакомства? Когда трепетала дура Татьяна.