Жажда школьного учителя
Шрифт:
Парочка экземпляров той книги у меня уже были («жилка поиска пробных путей» – лет в пятнадцать), не нуждающиеся в представлении чувства. И всего за один-два дня до первой, громко и беспрепятственно изничтожающей ударной волны смерти, я собирался отправить Ему один по почте. Знаете, подписанный такой.
А потом его не стало.
Стремление к жизни, стремление к смерти. Безумие. Смерть.
Мне было очень плохо, настолько плохо, что становилось страшно за себя и окружающее место. От страха. Страшно от страха, дрожь в поту от страха – странно, черт. Но, кажется, тем
– Сейчас сложно даже хоть бы начать говорить. Просто подумать и сказать вслух, ожидая твоей реакции. Или сказать, не подумав, не наблюдая твою реакцию, потому что «для поддержания разговора». – Руки я держал в карманах толстовки, периодически вытягивая их через силу, дабы дотронуться до капюшона сзади, поправить его и вернуть руки в исходное положение; ритуал оказался требовательным, выполнял я его как заданный рабочий план.
– И не говори ничего. – Друг подправил ногой спавшее сено поближе к огню.
Книга, письмо – уже прошли через тот самый костер, на догоравший который я смотрел сидя на земле, закинув голову к небу. Молясь? Не скажу, ведь не знаю. Мысли беспорядочно были раскиданы по всей голове, порядок совершенных мною действий плавился на фоне вечера и глубокого погружения черт всех знает во что. Но вот представляете, это тоже было приятным, как минимум интересным. Но цепочка приятного заканчивала быть незыблемой, когда клочок сена догорал и приходилось вставать, чтобы, позаимствовав у соседнего стога, подкинуть еще. А из-за этого продолжалась бесконечность разрушения мыслей у костра. Разрыв обстановки и атмосферы – поломка мыслей. Это цепь, связка ключей.
Но тогда никакого глобального разрушения и конца дня не свершилось, настало продолжение.
Потому что наши посиделки у костров прервала буря чувств и действий, налетевших шквалом эмоций, и да: непонимания, его соседского самого.
Я про… машины. Сначала это была огромная машина, грузовик… пятиметровый… может. Но далее мы различили четыре разных огонька от передних фар. А потом усилившиеся звуки двигателей; жуть, нарастающая за шумом езды по твердой черной земле. «Нива» белого цвета, – помню.
В
нашу
сторону…
Машины поехали на нас, просвечивая, просвечивая путь ярче и ярче, на двух подростков; в точности в нашу сторону! Без математических просчетов – раз! – и сознал!
Друг стоял с секунд десять, призывая меня держаться и контролировать ситуацию. Но я видел, что и он тоже растерялся и медлил, медлил и медлил, давно пребывая в новообразовавшемся пространстве. А позже при общем экстазе я услышал от него, что зря он не послушался эмоций; что надо было бежать сразу.
– Они к нам едут!
Мы побежали.
Через все поле. Без фонарей. Без зажженной бесполезной спички.
Без всего.
Я был в ужасной обуви. Неприятная. Неудобная. Неподходящая. НЕУМЕСТНАЯ.
Земля, камни из земли, скользкая трава. Постоянно оглядываясь назад, мы бежали долго; я, к удивлению, к счастью, быстро запыхался и сбавил скорость, нужно было осознать важность финальных шагов перед взглядом к неизбежному неизвестному. Друг подошел и сказал что-то наподобие:
– Все, стоп! Нам ведь
Пошли пешком. Сбавили шаг. Рот не открывался для комментирования.
Что это за машины? что? кто? Кто в них? Почему за нами? В нашу чертову сторону. Голова разрывалась «нашей стороной», «чертовой нашей стороной и приближающимися машинами». За парнями, которые пожелали посидеть у костра не в первый раз на неделе.
Как выжил разум? Такой открытый, пугающий разум. Уже не пустотой. Нет. Я представил… или поверил… в конец! в финал! я прощался с жизнью, и делал это впервые; откуда было знать, почему по следам машина. Она одна. Вторая куда-то свернула, а может и вообще не было ее, лишь порождение скорости резкой фантазии.
Спустя секунды машина переехала нам дорогу, открылся багажник. Внедорожник стандартного образца. Мысленно я уже посадил в это авто всех, кто «мне был нужен», подобрал им одежду, оружие. Оружие? А как же! Не мог же я подумать, что это дедушка с бабушкой, с внуками опытом своим житейским делясь, по грибы, семейный отряд, съездили; и решили устроить погоню за двумя подростками. Такие ассоциации были даже не интересны; не поддавались соображению.
А из машины вышли двое полицейских, которые приехали на вызов, чтобы перехватить ребят, жгущих что-то прямо посредине темнейшего поля. И да, это были мы. Нас не забрали куда-то в участок и не провели тому подобных мероприятий с неприятностями, сопоставимыми с бунтующими подростками; по социальным устоям и примеркам нарушили, но не так, чтобы на нас нападать и навязывать гнилую социализацию старой закалки. Отпустили, отступили; провели мини-беседу по правилам и законом и отпустили.
Переполняли просто жуть какие странные чувства. Адреналин отдыхал; вышло наружу сильнее чувства адреналина. Ощущение, что пережили что-то сильно ценное и важное, ради чего стоило именно так провести тот день. Да! Тот день впечатляет, шикарнее концовка была и не нужна, шкала сильного скачка разнообразия уже и так была на самом олимпе, мигала красным огоньком, махая красным флагом и подожженным факелом приглашения к вдохновению. Вдохновение. Вдохновение. Вдохновение!
Достиг присутствия жизни и помог себе сам.
А ведь, блин, я был счастлив.
Глава первая
Я заходил в школу, стараясь как можно скорее прикрыть за собой дверь. Сзади бежал высокий мужчина лет шестидесяти, держась за свой галстук, мужчина, вот-вот готовящийся крикнуть мне: эй, я же в метре от вас, придержите дверь, не так трудно же! Но я отказал себе в пополнении копилки «легких денег за добрые дела» и хлопнул кашированной входной дверью со всей силы, левой рукой немного не отпуская ручку, специально и с улыбкой, добивая на ровном месте создавшуюся ситуацию; не как ребенок, как человек – творец опытов на каждом шагу. Да ладно, всё уже. Ничего не повторить заново, к чему разбирательство. Забыто. Как пережил момент – так и пережил. Проявилась надменность – ее, выходит, и вписал в графу моей характеристики тот мужчина.