Жажда школьного учителя
Шрифт:
Знаете о чем я забыл? Потушить сигарету. Выкинуть её. Дети бегали по школе, не без ошеломления поглядывая на меня. Кто же этот странный, высокий и худой тип, который курил у всех на глазах настоящие сигареты, испуская, казалось, вагоны густого едкого дыма, как сказала бы любая женщина со стороны, но, спешу заметить, позволял себе курить дорогие сигареты, превосходного качества, любил в основном одну немецкую марку, сигареты «Pepe», настоящий без химических добавок табак; знал и другие марки, но останавливался на «Pepe». Были, кхм, «по молодости», зачатки исследовательской работы на тему сигарет; идея сигарет, которые не вызывали бы привыкания, не ухудшали бы здоровье, дым, возможно бы, все еще пах, пах бы, быть может, и сильнее чем образцы настоящего времени, а не с планеты грез, но никакой
– Холлоуэй? Чарли? Входите.
Не открыв дверь, он понял, что это я. Великолепно. Камеры?
Заходя в кабинет, успел оглядеться; камер не обнаружил, но вдруг они технологичнее, чем в первом представлении. Мне оно на пользу, я могу и прямо им всем заявить, если появится возможность на обсуждении близкой к этой темы: да, спасибо за инновационные технологии, их не хватало на моем веку на родине.
– Да, это я. Кто-то, по голосу явно не вы, по телефону сказал мне, что обязательно вначале дня зайти к вам. Я пришел, принимайте какой есть. – Я закрыл дверь левой рукой, правую же протянул к сигарете и продолжил, каким я человеком и есть и был, бессовестный и безрассудный мономан, курить. Посмотрим реакцию верховного суда над моим решением, а, взяв выше, и над всем днем, но, взяв еще выше, над всей карьерой, на которую возложены были мысли и уже действия; не подведут ли меня ощущения и, неуместно может прозвучит, нюх на людей.
– Вы… курите? У меня в кабинете? Еще и дверь прикрыли? Улыбаетесь? Я… В шоке. – Он встал. На вид директору лет сорок будет точно. Не толст, часы свободно и по моде передвигались на левой руке, заметные отпечатки от очков на переносице, очки, кстати, слыли привлекательными в наш год; черные туфли и черная рубашка без пиджака – говорила, может и только мне, о необычном директоре; вдруг поладим с ним. И вполне возможно, что ему не более тридцати пяти; что не может не радовать, потому что уж в таком случае у меня появлялись не шансы фантазии найти с ним общие интересы, а действительные возможности подкопаться поближе. Всё это спокойно могло затухнуть на фоне нестерпимого риска – курение в школе.
– Я буду резок наверно… – В конце, глубоко в подсознании я планировал добавить его имя, но попросту не имел необходимых сведений для подобного обращения.
– Как вам будет угодно, Чарльз. – Ни единого намека на грубость из соображений директора, причем подчеркиваю, без саркастических замечаний говорю. Он назвал меня Чарльз. Насколько я понял, в Бортоке – совершенно ничего необычного, если встречается человек с нерусским и не обыденным именем.
От сигареты я и не намеревался избавиться. Я продолжал! Это было невозможным для меня самого наяву. Первый случай в истории. Духовные интересы против устоев школьного строя на глазах самого президента, не возражающего против топчи тех самых устоев!
– Позвольте узнать, почему меня ещё не выгнали из кабинета? Я вам так скоро задымлю его… полностью. Я же… не из тех, как мне кажется по-вашему, особенных учителей, у которого двухсотлетней давности НЕВЕРОЯТНЫЕ заслуги за десятки лет ОБУЧЕНИЯ, куча подписанных образовательными властями рекомендаций, да тех же грамот. Вопрос: зачем это всё, если не принесло смысла. – Понял ли он мои сатирические выделения? Я думаю, что да. Но вот, всё это – было чем-то подлым и непонятным. Зато я продолжал, и мне это нравилось. «…куча подписанных образовательными властями рекомендаций, да тех же грамот» – я не умел играть по правилам; и всегда, разрушая и смеясь над правилами, меня ожидал проигрыш; но неужто тогда наступала новая эра?
– Да я не вижу причин выгонять вас. Вы курите? Я очень рад за вас! Но мне-то наплевать. Абсолютли, мистер преподаватель английского. Главное – вы пришли – показались мне на глаза, показали… себя, так сказать. И чтобы не кидаться киношными интригами, хотим мы этого или нет, в которых мы уже увязли только что, – вы мне понравились сразу, как вошли. Считайте
Риск. Прибавку. К зарплате. Определенно новая эра. До начала моего первого школьного урока в жизни. Как. Как реагировать-то. А элементарно. Я справился. Попадал в такие ситуации будучи подростком. Чертовски замкнутым подростком; поборол замкнутость в некоторых ситуациях – и не ошибся в этом – пригодилось же, пусть в двадцать два, но пригодилось, пусть ещё через сто лет пригодится – но подростком жизнь была правильной.
Как я справился? Забыл его последние слова. Через силу, через выступающие слезы на глазах, но забыл. Слезы на глазах? Да! Это моя биологическая проблема не знаю даже под каким номером. По жизни сентиментален, пустить слезы мог, редко, с четырнадцати лет изменения наступали, поэтому это, слава кому-нибудь, биологическая проблема под одним из последних номеров. А бывало случались просто неловкие дела, и незваные слезы заполняли глаза, душили их, сжимали как могли, притягивая ладони. Я всегда не понимал – почему именно глаза, зачем мучить место, куда смотрят все люди, отсюда и проблемы из прошлого с новыми знакомствами.
– Не подскажите номер кабинета?
Директор, не проронив и звука, практически не пятясь назад, нагнулся к своему столу, взял ключ и протянул мне. На нем были выбиты глубокие цифры. 11—63. Названия кабинетов сразу отметились у меня в голове как неординарные.
– Вот, держите, Чарли. – Плавно съехал на «ты». Более чем порадовало!
Я взял. После этого поскорее захотелось выбраться наружу. Сигарета горела; остановившись перед дверью, я заметил, что от нее в принципе ничего не осталось, аккуратно взял окурок двумя пальцами, бросил взгляд на директора, обернулся обратно к двери и, совершая страшное для многих действие, еще и прокомментировал его:
– Спасибо… товарищ… директор. – И бросил остаток сигареты в цветок рядом с этой белой дверью (заметив, очень смутно, что там уже лежали свежие окурки), в которую сразу, бесспорно, захотелось выбежать сломя голову, не оглядываясь на апокалипсис, случившийся после моего появления.
Вышел. Захлопнул. Совершил. Забыл. Пережил.
Забыл спросить про этаж, но с этим легко разобраться. Это явно первый. И даже не знал, как это принять – но оказалось, что мой кабинет идет через кабинетов шесть от директорского. Напугался – не то слово. Нафантазировал себе массу последствий из списка нежелательных, но спокойно, сохраняя (по крайней мере пытаясь) осанку, прошел к своему 11—63. По ходу думал о разгадке названий кабинетов. Единственная версия, не дожившая до практического подтверждения, такова: окна, эта школа могла бороться за рейтинг в списках школ, которые уделяют основу бюджет-внимания окнам; «1998» была ими перенасыщена, дизайн так и говорил: не стоит скрываться, мы с вами – вырастающие граждане мира, пусть прохожие видят процесс вашего и нашего роста над собою посредством взаимосвязи, взаимопонимания и совместного созидания взрослых и этих самых вырастающих разумов. Окна были узкого образца, с совсем чуть-чуть заметными белыми рамами, как будто прозрачными; если кто-нибудь сосчитает, на против какого окна расположен кабинет 11—63, то я почти уверен, что номер будет 63, а что касается цифры 11, идущей первой в номере кабинетов, то на сей счет близкого предположения не будет, а отдаленное насчет того, что первый этаж и, чтобы статной оставалась оригинальность названий, добавить еще одну единичку.
Ключ похож на те, которые ещё создавались в каком-нибудь Камелоте при каком-нибудь короле Артуре. Старый, железный, тяжелый; но приятный. Ощущения при взаимодействии с дверью – великолепные.
Открыл и шагнул. Шагнул в свой новый, в свой первый класс.
Уют? Обычно многие люди сразу решают для себя, войдя в любое помещение, уютно ли оно, но тут я затруднился. Это длинный кабинет; кабинет, которого я не ожидал; успел даже забыть те образы, ранее представляемые мной.
Прошел ещё немного и посчитал сколько окон. Четыре; современные окна должен заметить. Школа оказалась не из бедных.