Жажда жить
Шрифт:
— Ой, мама, — вздохнула Грейс, — наверное, тебе понравится, что, когда я вернусь оттуда домой, каждое воскресенье буду ходить с Джули на мессу. С Джули и Хиггинсом. «Поднимайся, Грейс, пора на утреннюю мессу с Джули и Хиггинсом. Если пропустишь, сам папа, его святейшество, тебя отправит прямиком в ад».
— А ну-ка попридержите язык, юная леди, хватит с меня этих разговоров.
— Подтяну французский. А зачем мне это? Я и сейчас учу французский, и это форменная трата времени. Во Франции я жить не собираюсь. Я собираюсь жить здесь, в Форт-Пенне, и даже не в Форт-Пенне, а на ферме.
— Но ты же можешь влюбиться, у тебя будет муж, и тогда…
— Ему придется жить на ферме. Иначе я не выйду за него. Так или иначе, я не хочу уезжать ни в какой интернат, где полно незнакомых людей.
— Ты
— Да, а что в этом плохого?
— Мне кажется… Тебе нравятся мальчики, и в один прекрасный день ты выйдешь замуж. А здесь не так уж много мальчиков.
— Ну, в любом случае я не собираюсь гоняться за ними ни в Нью-Йорке, ни во Франции.
— Только этого не хватало.
— А тогда зачем мне уезжать отсюда? Разве что ты хочешь от меня избавиться.
— Грейс, ты же знаешь, что это не так.
— К тому же уж с мальчиками-то в интернате точно не познакомишься. Там их просто нет.
Эмили Колдуэлл передала разговор с дочерью мужу, и они решили вернуться к вопросу на следующий год. И вернулись, только на сей раз как бы между делом: ну что, Грейс, ты все еще против интерната? И получили ожидаемый ответ. Уильям и Эмили Колдуэлл были счастливы видеть дочь рядом с собой, дома, а ее умственное и физическое развитие тем более удерживало их от того, чтобы искать от добра добро. К тому же втайне они были в восторге от того, что она любит Форт-Пенн и не относится к беспокойному племени тех, кого тянет подальше от дома.
Это решение было первым в ряду своевольных поступков и идей Грейс, которые оказали на удивление сильное воздействие на жизнь Форт-Пенна. Тем девочкам, что начинали рваться в интернат, едва первый раз зашли в парикмахерскую, отец с матерью назидательно говорили: «А вот для Грейс Колдуэлл вполне хватает школы мисс Холбрук». С другой стороны, девицы, которым не хотелось уезжать из дома, напоминали своим нетерпеливым родителям, что Грейс вот так и осталась в Форт-Пенне. Вполне довольна была и сама мисс Холбрук, которой, хоть она и не подозревала, что изначально выбор сделала сама Грейс, хватило ума сообразить, что какую-то роль в нем она все же сыграла. Мисс Холбрук сделалась вдруг донельзя самоуверенна, она развернула настоящую борьбу за получение всякого рода дотаций и в конце концов добилась того, что школа едва ли не стала соответствовать ее собственному идеалу. Это, в свою очередь, способствовало повышению ее репутации, и в 1901 году мисс Холбрук с гордостью объявила, что, откликаясь на многочисленные запросы и по зрелом размышлении, она начинает набор пансионеров, которые, разумеется, должны отвечать самым строгим требованиям. Это будет узкий круг избранных.
Грейс было шестнадцать, а в канун нового столетия — почти семнадцать. Минувшим летом Уильям Колдуэлл был выдвинут главным церемониймейстером большого новогоднего бала, который должен был состояться в Шофшталь-Хаусе 31 декабря 1899 года, плата за участие — двадцать долларов.
— Господа, весьма признателен, хочу заверить всех вас, что высоко ценю оказанную мне честь, но в то же время вынужден просить вас позволить мне отклонить ее. Естественно, я рассчитываю принять участие в бале, быть там в этот вечер, но, видите ли… С самой молодости, едва мне исполнилось, а может, еще не исполнилось, двадцать, я лелеял надежду дожить до этого дня — собственно, продолжаю надеяться на то же и сейчас. Ведь до декабря еще далеко, мало ли что может случиться. Так или иначе, в молодости, даже еще не женившись, я решил, что в этот день, с последним ударом часов, я буду со своей семьей. Что ж, пока, слава Всевышнему, я жив, у меня есть семья, и за несколько минут до полуночи мы с женой собираемся незаметно покинуть вас, вернуться домой и поднять бокал за здоровье друг друга, за ваше здоровье, здоровье всех наших общих друзей, а затем вновь приехать на бал. Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к этой сентиментальной… причуде, да, я уверен, вы поймете меня, особенно если добавить, что, насколько мне известно, в ночь, когда на свет народился ныне истекающий век, мой дед собрал всю семью — и отец там был, и мать, и братья и сестры, — собрал на своей захудалой ферме, находившейся здесь
Просьбу Уильяма Колдуэлла удовлетворили, и взамен себя он предложил кандидатуру своего доброго друга Айзека Шофшталя, который и был избран главным церемониймейстером. Эдгар Мартиндейл, который, не будучи уроженцем Форт-Пенна, женился на девице из семейства Борденеров, шепнул на ухо своему шурину: «Каково! В семье Уилла Колдуэлла есть традиция собираться каждое столетие! Людям вроде нас с тобой хватает встреч на День благодарения, но Уилл Колдуэлл не из таких. Каждое столетие, на меньшее Колдуэллы не согласны. Боже милосердный!»
— Спокойно, спокойно, Эдгар, — осадил его Скотти Борденер.
— Да ясно все, ясно, я просто ворчу. Да, кстати, как я понимаю, сначала бал предполагалось провести в учебном манеже первого полка, но ты, видимо, из сентиментальных побуждений, настоял, чтобы его перенесли в Шофшталь-Хаус. Что ж, остается надеяться, что в новогоднюю ночь никто не уронит горящую спичку, а то губернатор и его люди, а также все форт-пенновские шишки задохнутся в дыму. Это же настоящая ловушка.
В половине двенадцатого Уилл и Эмили Колдуэлл незаметно покинули гостей бала и скоро добрались до дома. Там были Грейс, Конни, одна из девочек Мартиндейл, Уинфилд Скотт Борденер, Фредерик Уильям Кляйн и Сэмюэл Брок, родич Грейс из Уильямспорта, который приехал в Форт-Пенн, чтобы показать, что все обиды в прошлом. Молодежь приблизительно одного круга уселась за обильно уставленный закусками стол в половине десятого. Примерно час, с десяти до одиннадцати, они пели песни и под фортепианный аккомпанемент Грейс и Скотти Борденера спели все, что знают, а когда репертуар был исчерпан, перешли к игре в поцелуи. Грейс и Фрица Кляйна не было в столовой дольше других. Фриц, который уже позже, возвращаясь домой, хвастался, что Грейс Колдуэлл принялась целоваться взасос, едва он прикоснулся к ней губами, пребывал на вершине блаженства, когда в дверь туалета, где они уединились, постучала Конни и объявила, что ко входу в дом только что подъехал экипаж мистера и миссис Колдуэлл.
— Ну, как время проводите? — осведомилась Эмили.
— О, все хорошо, миссис Колдуэлл, большое спасибо.
— Смотрю, что-то мало пунша выпили, да и на пирожные не обращаете внимания, — посетовала миссис Колдуэлл.
— Если не возражаете, я вас на минуту оставлю — кстати, Эмили, этот пунш ведь на самом деле виноградный сок, так? — уточнил мистер Колдуэлл.
— Да, дорогой.
— Сейчас вернусь.
— Мам, папа за шампанским пошел?
— Точно не знаю, но не удивлюсь.
Мистер Колдуэлл принес из кухни бутылку шампанского.
— Прошу. Я говорил с вашими родителями, и все они разрешили вам поднять тост за новое столетие. Сэм, ты у себя дома, так что разливай.
— Папа, да ты открыл бутылку в кухне, — остановила кузена Грейс, — а мне хотелось услышать выстрел.
— Э-э… я подумал… выплеснется, зальет чье-нибудь платье. Ну да ладно. Сейчас мы отдадим эту бутылку Джулии и остальным, кто собрался на кухне, а сами откроем новую, здесь. — Мистер Колдуэлл отнес открытую бутылку на кухню и вернулся с закупоренной. Облегченно крякнув, пробка выскочила наружу.
— Большое событие, действительно большое, — говорил мистер Колдуэлл, наполняя бокалы. — Прощай старый год, да здравствует новый, но не такой новый, какой все мы, старшие и младшие, праздновали раньше. Прошлый век принес нам много хорошего, и мы ему благодарны, но подумайте только, что ждет нас впереди. Сейчас люди воюют, но, слава Богу, мы в этой войне не участвуем. Англичане поставили под ружье самое большое в истории империи количество людей. Я прочитал это сегодня в редакции «Часового». Знаете ли, им приходится работать по воскресеньям, чтобы выпустить понедельничный номер, а завтра как раз понедельник. Жаль, что новый век начинается не первым днем недели. Но у нас мирное время, и, даст Бог, так будет всегда. Урожай пшеницы составил более половины миллиарда бушелей, и англичане, и буры (это южноафриканцы) хотят купить наше зерно, но, может, президент Маккинли скажет им: «Знаете что, ребята, кончайте это кровопролитие, иначе ничего не получите». А пшеница, вы уж поверьте мне, им нужна.