Жажда жить
Шрифт:
— Отлично. Пошли по порядку. Ты спал с ней?
— Не знаю… Да.
— Что значит не знаешь? Когда это было?
— На рождественские каникулы.
— Где это случилось?
— У них дома.
— У них дома? Я не верю тебе.
— Но это правда. Я зашел к ней в комнату…
— А где были мистер и миссис Колдуэлл? Слуги? Где был Брок?
— Я не могу отвечать на все сразу. Мистер и миссис куда-то уехали, слуги, наверное, были внизу. А Брок был там.
— Где там, в той же комнате?
— В коридоре.
— Он знал, что происходит?
— Не
— Ага. Ясно. А он сам с ней был раньше? Не говорил тебе?
— Нет. Ничего не говорил. Если что и было, мне не сказал.
— Дальше, выкладывай, что было дальше. Ты вошел в комнату, а Брок остался на страже. Где была она?
— Сидела на кровати, стригла ногти на ногах.
— Значит, у нее были ножницы? Почему же она не пригрозила тебе? Она была одета?
— На ней был купальный халат. Собиралась принять душ. Было слышно, как в ванной течет вода.
— Дальше.
— Я сказал: поцелуй меня, и она ответила: ладно, только потом сразу убирайся вон.
— Она сама сняла халат, или ты сорвал его?
— Я стянул его и повалил ее на кровать.
— И она лежала на кровати раздетой?
— Да.
— А ты? Ты был одет?
— Да. Ну а потом я взял ее, по крайней мере мне так кажется.
— Ну а она? Вскрикнула, упала в обморок, сказала что-нибудь? Что?
— Не помню. Все произошло очень быстро, а потом я выбежал, выбежал из дома.
— И Брок не остановил тебя и ничего не сказал?
— Нет, он просто стоял у двери и продолжал стоять, когда я побежал вниз.
Джесси замолчала и сделала глубокий вдох.
— Ну, и когда вы снова увиделись?
— Снова?
— Я спрашиваю, когда вы снова оказались наедине? Только она и ты.
— Когда она пригласила меня в приходский дом на праздник в честь дня рождения Вашингтона.
— Но там вы не были наедине. Так где?
— Здесь.
— Здесь? В этом доме?
— В подвале. Вилломены не было, а ты ушла за покупками.
— Утром?
— Нет, в полдень. Это как раз и был день рождения Вашингтона. Ты сказала, что пойдешь то ли в магазин, то ли играть в карты.
— А она сама решила прийти сюда? Кто это надумал?
— Не помню, может, она, может, я. Она сказала, что ей надо со мной поговорить. Да, наверное, это я предложил здесь встретиться.
— Поговорить о чем?
— Она сказала, что хочет сказать мне… что не сердится на меня за ту историю. Но я не должен так больше делать.
— А ты сделал. Прямо у нас дома!
— Но это вовсе не так.
— А как?
— Мы поцеловались.
— И все?
— Постояли обнявшись.
— В погребе?
— Не скажу. А то могут быть неприятности у других.
— Неприятности! У тебя у самого уже столько неприятностей, что впору в исправительный дом отправлять. Неужели не ясно? Неужели ты не понимаешь, что если Грейс, или кто еще, хоть слово скажет, тебя засадят туда и будут держать, пока не исполнится двадцать один. Неужели тебе это даже в голову не пришло?
— Не знаю.
— Где ты снова раздевал ее?
— Не скажу. Не могу
— Скажешь. Как миленький скажешь. Ты и так мне столько наговорил, что тебя повесить можно. На Юге тебя бы пристрелили. Итак, где это было и почему ты не можешь сказать?
— У одного члена студенческой общины.
— Где именно? Хватит испытывать мое терпение. Наказание ждет тебя в любом случае, но оно будет куда суровее, если ты не расскажешь мне всего!
— У Хэма Шофшталя. На чердаке их каретного сарая, когда Уолтер был в больнице. Уолтер — это кучер.
— А у Хэма с ней было что-нибудь?
— Его там не было. Я сказал ему, что это наш, общины, секрет. Он даже не знает, кого я приводил.
— Для этого существуют ваши общины?
— Нет, но если ты попросишь кого-нибудь о чем-нибудь от имени «Альфа Омеги», тебе обязательно пойдут навстречу, и если тебя попросят о чем-нибудь, то ты тоже выполнишь просьбу. При этом все должно храниться в тайне.
— Но Хэм гораздо старше тебя.
— Это не имеет значения. Сделавшись членом «Альфы», остаешься им пожизненно со дня посвящения до самой смерти. Если кому-нибудь из наших станет известно, что я проговорился, мне лучше сразу уехать из города. Мне никогда не получить работу у члена «Альфы», меня никуда не будут приглашать, даже разговаривать со мной не будут, очернят при любой возможности.
— А еще где вы встречались вдвоем?
— У нее дома. Однажды я проводил ее домой из танцевальной школы, мистера и миссис Колдуэлл не было, и мы постояли в вестибюле. Никто нас не заметил. Это все.
— Она знала про твои шашни с Вилломеной?
— Нет, конечно.
— А у нее, у Грейс, что-нибудь было с другими парнями?
— Нет. Она только со мной встречалась, ну, если не считать детских лет.
— И надо полагать, у тебя есть планы на лето, когда вы будете вдвоем на ферме…
Он не ответил.
— Небось губы раскатал, собрался помиловаться, а там и глазом не успеешь моргнуть, как у нее маленький.
Он вновь промолчал.
— О Господи, уж эти мне мужчины. — Джесси опустила голову, выглянула в окно, поднялась со стула и, не отрывая взгляда от огорода, двинулась к двери.
— Ладно, у меня тоже есть планы, — проговорила она. — А ты о своих можешь забыть. То, что я сейчас тебе скажу, это не просьба, это приказ. У тебя просто нет выбора… Во-первых, вы никогда больше не останетесь наедине. Это само собой разумеется. Пока ты живешь в этом доме и пока я тебя кормлю, ты никогда, слышишь, никогда не останешься с ней наедине, даже для того, чтобы сказать, что это я так велела. Во-вторых, ты не поедешь к ним на ферму. Отправишься к дяде Дейву в Огайо. В-третьих, если я хоть раз поймаю тебя с девчонкой, зашлю в военную школу в Виргинию; она работает круглый год, в том числе летом, и порядки там строже, чем в любом исправительном учреждении. Они бьют учеников и кормят отбросами, а работать заставляют с шести утра до девяти вечера. Это самое строгое из всех известных мне учебных заведений, и если ты оттуда сбежишь, то я не буду просить тебя искать.