Жажда жить

О'Хара Джон

— Действительно глупо.

— Что ты делаешь сегодня? Снова в поле?

— Ненадолго. Мы наняли нового работника, а вил не хватает. Отвезу, а заодно посмотрю, на что он способен. Получает сорок пять центов в час и ужин. Потом вернусь и подправлю трамплин. Плохо держится, дети сорваться могут.

— Странный ты человек, Сидни.

— В чем же?

— Ну как? Скоро ты насовсем уезжаешь отсюда и все равно занимаешься всякими мелочами, как человек, который собирается прожить здесь всю жизнь. Вот что ты, например, вчера делал?

— Это когда дождь шел?

— Да. В амбаре.

— Столбы укреплял, некоторые шатаются. Когда

же такими вещами заниматься, как не в дождь? И ничего тут странного нет. Я люблю это место, я многим ему обязан. Я был здесь счастлив. Я бы думал об этих мелочах, даже не живя здесь. Работать буду до самого отъезда, а тебе потом оставлю список того, что еще нужно сделать. Фермер ждет дождей, чтобы немного отдохнуть. Но начинается дождь, и оказывается, есть еще куча дел, которую не переделать, даже если бы впереди было все лето. Ты думаешь, что все знаешь про свою ферму, а вот, например, вчера я наткнулся на дюжину глиняных кувшинов, о которых и понятия не имел. В беседке. Целехонькие. Не удивился бы, если узнал, что к ним вообще никто не прикасался. Не понимаю даже, как это я не замечал их все эти годы, может, потому, что там света мало. Ладно, надо вилы нести… Понимаешь ли, какая штука, Грейс, сейчас я вижу, что в общем-то всегда был на ферме чем-то вроде мастера на все руки, правда, отличного. Больше чем на сорок пять центов в час и ужин. Но когда я уеду, тебе меня никем не заменить. И об этом тебе тоже следовало бы в свое время задуматься.

— Минуту, Сидни, пока ты еще здесь. То есть сейчас здесь. Полагаю, мне надо продать хозяйство. Да, когда ты уедешь — я имею в виду, навсегда, — я продам ферму.

— Ты упускаешь одну маленькую деталь, — засмеялся Сидни. — Ты не сможешь ее продать, потому что она тебе не принадлежит. Владелец фермы — я, и я оставляю ее тебе и детям.

— Ладно, но я могу выкупить ее у тебя, а потом продать.

— Черта-с-два. Она не продается. Ты была в здравом уме и твердой памяти, когда подписывала бумаги, а я разве что без штанов не остался, чтобы выкупить твою долю. Ты можешь продать ферму только в том случае, если я умру, а дети еще не достигнут совершеннолетия. Так указано в моем завещании, и я не собираюсь ничего в нем менять.

— Почему?

— Потому что я хочу, чтобы ферма осталась у тебя и детей.

— Но ведь мы разводимся.

— Хорошо, я буду тебе ее сдавать за доллар в год до тех пор, пока Билли не исполнится двадцать один год. И вот тогда, если детям не захочется здесь жить, я вернусь сюда и останусь до самой смерти.

— Вот видишь, это еще одна причина, почему нам не надо разводиться.

— Может быть, только я иначе смотрю на это дело. Когда уеду, начнешь платить мне аренду, доллар в год… Ладно, поговорим об этом потом. Все равно я не уеду раньше чем через две-три недели.

— О Господи, до чего мне надоели все эти разговоры об отъезде. Сначала ты отправляешься в поле, с вилами. Потом уезжаешь через неделю, в следующую среду. Потом — еще через две недели, и уже навсегда.

— Да, сейчас только и разговоров что об отъезде. Отъезд без отъезда. Звучит очень поэтично. Вроде бы Браунинг, а может, еще кто из этих ребят.

— Насколько я помню, он. Ты знаешь меня и поэзию.

— Это ты знаешь меня и поэзию.

— Я знаю тебя и все остальное, — заявила Грейс.

— Пожалуй, — согласился Сидни. — Ну что же…

— Знаю лучше, чем кто-нибудь будет знать. Я знаю, что поступила дурно. Я знаю, что вела себя

скверно, отвратительно. И еще, Сидни, дорогой, я знала о последствиях. И тем не менее, зная все это, я сделала то, что сделала. Стало быть, я просто потеряла голову. Перестала быть самой собой. Не такая же я идиотка, чтобы нарочно потерять тебя, а может быть, и детей. Они поймут, что ты ушел из-за меня, и рано или поздно узнают, как все было на самом деле. Ради всего святого, нельзя же быть такой идиоткой.

— Выходит, можно.

— Видимо, так. Вот именно. Я знала о последствиях, но меня это не остановило. Неужели ты не понимаешь? Подумай. Подумай обо мне. Я всегда была эгоисткой, всегда осторожничала, никогда не рисковала — и вдруг! Разве из этого не следует, что я просто… спятила. Голову потеряла.

— Минуту. Не расходись. Ты только что сказала, что всегда была осторожной эгоисткой. Что ж, и в этом случае эгоисткой ты была, а вот об осторожности забыла. Попытайся понять одну вещь, Грейс: ты мне больше не нужна. Ты разбила вазу или разрезала канат. Как тебе больше нравится. Мы можем тут с тобой часами разговаривать, но эффект будет тот же, как если бы это была миссис Дункельбергер. Я готов, черт возьми, сколько угодно говорить о самом худшем, что со мной случилось в жизни, но ты, причина всего этого, ты, из-за кого это самое худшее случилось, — ты для меня что крючок для уздечки.

— Это неправда. Ты пытаешься убедить себя в этом, и убедишь, наверное. Но мы оставались вместе, когда у меня был роман с Бэнноном, и все шло как всегда, ты был доволен и счастлив. До тех пор, пока не узнал. Значит, пострадала твоя гордость. Но не наш брак, как мне кажется.

— Ну знаешь… ты… ты… даже слов найти не могу. Прямо в лицо мне тыкать, что спала одновременно со мной и с этим сукиным сыном.

— Для тебя это не новость.

— Конечно, не новость, но не обязательно говорить об этом. Я вот разговора не завожу. Даже не думаю на эту тему. Потому что, если бы думал, избил бы тебя до полусмерти, а его, может, и вообще прикончил. Таких, как ты, ребята из конюшни называют ненасытными, и, честное слово, по-моему, ты этим даже гордишься.

— Я всего лишь хотела, чтобы ты понял, что я была не в себе, что-то нашло на меня. И еще, что тут все дело в твоей уязвленной гордости. Я на все пойду, лишь бы спасти наш брак. Можешь спать с другими женщинами, хотя это и убьет меня. Можешь даже за Конни Шофшталь приударить. Я все приму, только бы остаться вместе.

— По-моему, ты меня не слушаешь. Или не хочешь понять. Твоего разрешения на то, чтобы спать с другими женщинами, мне не надо. Как-нибудь сам справлюсь. Как справлялся много лет назад. Но тогда я не был женат. А женился — все не так, даже если удается все удержать в тайне. Надеюсь, принципы, которые я стараюсь привить детям… надеюсь, они слушают лучше, чем ты.

— Сидни, так ведь я как раз о детях и думаю. По крайней мере отчасти. Ради них я и хочу сохранить наш брак. Другие сталкиваются с той же проблемой. Измены. Но ведь как-то договариваются. Ты сам знаешь многих мужчин, у которых, помимо жен, есть любовницы. Да, как правило, речь идет о мужчинах, но, случается, изменяют и жены. И все равно они живут вместе — из-за детей.

— По моим наблюдениям, это свиньи, и воспитывают они тоже свиней. Дети все знают. Они умные. Они видят, что происходит у них на глазах, и говорят себе, какого черта стараться сохранять приличия, и кончают жизнь в канаве.