Жажда жить
Шрифт:
— Томми двадцать шесть или двадцать семь. — Бартоломью задумчиво покачал головой. — Видишь? Как правило, англичане выглядят гораздо моложе своих лет, но война все меняет. Когда Смоллетт пошел на фронт, ему было двадцать три или двадцать четыре. Держись от войны подальше, Сидни.
— Надеюсь, ты не обидишься, — рассмеялся тот, — но из тебя тот еще пропагандист.
— Совсем наоборот, дело свое я делаю хорошо. Но, едва узнав тебя, я вспомнил, как ты всегда защищал ребят из нашего класса. Стоит кому-нибудь из твоих одноклассников обидеть
— Было дело.
— Стало быть, все устроилось?
— У нас — нет, но мир велик. Мы с Броком встречаемся только в случае крайней необходимости.
— Он в армии или как?
— Пока нет, но, кажется, скоро будет.
— Вот ему там как раз самое место. Штабной, как говорится. Высокий чин. Перчатки, тросточка. Служебный автомобиль. Любовница из Сейнт-Джон-Вуд[17]. Так и вижу его таким, потому что знаю одного малого, который очень похож на Брока и выглядит именно так. Кстати, Брок женат? Уверен, что нет и не был.
— Нет и не был. А ты, Джо?
— О да. Я женился на англичанке, у нас две дочери-красавицы, которым как раз столько лет, чтобы понять, что папа не очень-то любит их маму. Другая женщина. А еще над нашими садовыми воротами пролетает эльф, которому не терпится поцеловать краешек платья Розы. Не думаю, что он продвинулся дальше, потому и называю его эльфом. Это священник, ему за сорок, женат, есть двое детей, он появляется у нашего дома и твердит Розе, какая она благородная дама и как давно страдает. Вполне возможно. Мы решили оставить все как есть, пока девочки не выйдут замуж — если, конечно, к тому времени в Англии еще не выведутся женихи. А у тебя, Сидни, как с Божьими дарами?
— Двое мальчиков и дочь.
— Нелегко, наверное, приходится. Ты… э-э… чем занимаешься?
— Я фермер.
— Фермер постоянно дома. Все друг у друга на виду. А я вот до войны работал в одной филадельфийской компании, «Болдуин локомотив», много ездил и, не будучи примерным мужем вроде, судя по всему, тебя, случалось, проверял на прочность клятвы супружеской верности, особенно на таможнях таких проклятых стран, как Франция и Россия. В конце концов я попался, и вот тогда-то и возник эльф. А ты как, Сидни? Доволен святостью брачных уз?
— О да, — ответил Сидни.
— Что-то слишком быстро, из чего следует, что ты не особенно задумываешься над этим вопросом. Но может, это верный знак. Если не приходится думать, значит, все хорошо.
Собеседники неожиданно потеряли интерес друг к другу, и после двух-трех вежливых попыток возобновить разговор Сидни вспомнил, что опаздывает на поезд. Распрощались они с искренней теплотой, но оба знали, что больше не встретятся, если только не какой-нибудь крайний случай, которого они постараются избежать.
Из гостиницы Сидни послал Грейс телеграмму, и она встретила его на вокзале. Она стояла на обычном месте, у входа на платформу. Она помахала ему
— Что нового? — спросила Грейс.
— Известно будет только через неделю, а то и больше. Главному врачу показалось, что я выгляжу более или менее здоровым, но это и все, что он пока может сказать… В баре я столкнулся со старым одноклассником Брока.
— С кем?
— Некто Джо Бартоломью. Он служит в британской армии, потерял на фронте то ли ногу, то ли ступню.
— Что-то не помню такого, — пожала плечами Грейс.
— А ты и не должна. Они просто учились в одном классе с Броком, приятелями не были.
— Тогда он, наверное, славный малый. Или по крайней мере тебе должен казаться славным.
— В общем-то он мне, скорее, понравился… А теперь послушай меня, Грейс. Надеюсь, ты запомнишь все те полезнейшие советы, которые я намерен дать тебе в течение ближайшей недели-двух.
— Ты что, шутишь?
— Отчасти. Но если серьезно, тебе совершенно нет нужды менять отношение к Броку только потому, что мы расстаемся. Ты всегда относилась к нему вполне благоразумно, и мне не хотелось бы думать, что он тебе вдруг станет нравиться только потому, что мне нет. Брок — отъявленный сукин сын. Всегда был и всегда будет, и тебе это отлично известно.
— Знаешь что, коли речь идет о ферме или вообще делах, милости просим, готова выслушать все, что скажешь, но насчет того, кто мне должен нравиться, а кто нет, я уж как-нибудь сама разберусь. Ты меня оставляешь, так что нравиться мне может кто угодно. Мое дело. Ты ведь не в командировку отправляешься. Ты уезжаешь навсегда, вот и не пытайся распоряжаться моими вкусами.
— Что ж, как тебе будет угодно. — Сидни был явно зол.
— Да, вот так мне будет угодно.
— Только не надо, чтобы тебе нравилось слишком много мужчин, как нравился мистер Бэннон, иначе я вернусь, заберу своих детей, а с тебя три шкуры спущу… Знаешь ли, я тоже могу рассердиться. И ты не зли меня. Я старался держать себя в руках, а ты задираешь нос, смотри, как бы не оторвали.
— Да? Как интересно. — Грейс собралась было развить тему, но тут зажегся красный свет, и Сидни затормозил.
На небольшом возвышении под навесом стоял регулировщик. Он прикоснулся к шляпе с твердыми полями и сказал, обращаясь к Грейс:
— Господи, хоть когда-нибудь кончится эта жара?
— Будем надеяться, Оскар, — посочувствовала Грейс.
— А вам как погода, мистер Тейт?
— Да как-то не очень.
— Сегодняшний день еще не самый жаркий нынче летом, но все равно нам, толстякам, туго приходится. Ну, вот и поехали. — Он улыбнулся Грейс и переключил сигнал светофора на зеленый. Сидни тронулся с места, и когда перешел на третью скорость, Грейс заговорила вновь: