Жажда жить
Шрифт:
— Без меня уж здесь будет не так, правда? Но как только я уеду, ты будешь, как раньше, спрашивать себя, что мне известно и о чем я догадываюсь, а, Грейс? — Сидни повернулся к ней спиной и подоткнул под плечо одеяло. — Покойной ночи, старушка.
— Боже мой, — прошептала она.
Больше Грейс не сказала ни слова, и час, а может, два молча смотрела на мужа, пока не убедилась, что он спит. Тогда ей пришло в голову, что если он может спать, то, стало быть, то, что знает, знает давно, только ничего не говорит, ничего не делает.
Глава 2
Грейс Брок Колдуэлл, единственная дочь Уильяма Пенна и Эмили Брок Колдуэлл, родилась 29 апреля 1883 года на ферме Колдуэллов в округе Брок, неподалеку от Бексвилла, графство Несквехела (не путать с Бексвиллом, графство Шайлкилл). Таким образом, ей было двадцать лет, когда 2 июня 1903 года она вышла замуж за Сидни Тейта, уроженца Нью-Йорка. Свадьбу сыграли на ферме Колдуэллов.
Сидни Тейт, единственный сын Альфреда Тейта и Анны Хэрмон Тейт,
Отец Сидни Альфред Тейт родился в Лондоне, но еще совсем в юном возрасте переехал в Америку. Он состоял в отдаленном родстве с сэром Генри Тейтом, основателем Национальной галереи английской живописи, но, как сам же Альфред Тейт первым и признавал, родство было и впрямь седьмая вода на киселе, так что он даже не трудился заглядывать в метрики, а когда услышал о филантропической деятельности сэра Генри, масштабы которой были действительно внушительны и становились все больше, было уже поздно, как опять-таки говорил сам Альфред Тейт, заявлять какие-либо претензии на родственные связи. К тому же ни в какой финансовой помощи со стороны сэра Генри Альфред Тейт не нуждался; его отец сколотил приличное состояние на торговле текстилем, которое Альфред многократно умножил в результате банковских операций. Таким образом, по смерти матери в 1908 году, которая последовала через два года после кончины Альфреда Тейта, Сидни унаследовал 800 тысяч долларов — целое состояние, которым распоряжалась его мать. Оно включало, помимо всего прочего, дом на Тридцать седьмой улице Нью-Йорка, оцененный в двадцать две тысячи долларов, и коттедж на Лонг-Айленде. То и другое было выставлено на продажу и принесло неплохой доход, во всяком случае, превышающий первоначальную оценку.
Новость о том, что Сидни стал наследником миллионного состояния, быстро разнеслась по Форт-Пенну и способствовала — хоть он о том и не подозревал — весьма значительному укреплению его репутации. Если не считать узкого круга близких друзей Сидни и Грейс, в городе бытовало мнение, что она вышла замуж за бедняка, либо охотника за деньгами, либо за того и другого сразу. Но восемьсот тысяч, считай миллион, — это, как говорится, не кот начихал, так что общественное и материальное положение Сидни изменилось в мгновение ока. Колдуэллы считались одними из самых состоятельных людей графства Несквехела и вообще всего штата, если не считать Питсбурга и Филадельфии, но должно было пройти немало времени перед тем, как их состояние было оценено более или менее точно, после чего иные утверждали, что Колдуэллы стоят пять миллионов, другие — что пятьдесят, а третьи говорили, что им нечем расплатиться по счетам. Но добрые люди графства Несквехела точно знали, что у Сидни есть миллион.
Те немногие, что могли судить о сравнительном богатстве Грейс и Сидни со знанием дела, говорили на эту тему только между собой. Не более десятка банкиров, адвокатов и их ближайших сотрудников знали, как обстоят дела в действительности, остальные же могли лишь с большей или меньшей долей вероятности предполагать, что состояние Колдуэллов исчисляется суммой порядка миллиона долларов. Слухи, будто Тейты не способны платить по счетам, имели некоторое основание: Тейты действительно не оплачивали счета, по крайней мере не каждый месяц. Они оплачивали их поквартально, что было типично для многих состоятельных семей и в Америке, и за границей. Векселя погашались с прибыли, наличные были нужны только беднякам и людям, попавшим в стесненные обстоятельства. Такая система была удобна Тейтам еще и потому, что оставляла время на упорядочивание их довольно сложной бухгалтерии: деньги Сидни шли на оплату счетов по дому, школу и уход за детьми, а также на его личные расходы. Грейс платила за содержание фермы, новую технику, покупку скота и так далее, ну и опять-таки за собственный гардероб и драгоценности. Через пять лет после женитьбы ферма под руководством Сидни, который стал кем-то вроде надсмотрщика, начала приносить небольшой доход. За эту работу он получал символическое вознаграждение — один доллар в год, — что, по его словам, позволяло считать себя профессионалом. Впрочем, фермеры, наемные рабочие и производители сельскохозяйственной техники, с которыми Сидни вел дела, не нуждались в этом символическом чеке на один доллар как подтверждении его профессионализма. Они подсмеивались над его акцентом и бриджами, в которых он разъезжал по полям, но никому еще не удавалось провести его дважды. Как-то раз он поймал типа, который годами обворовывал Грейс, ее брата и их отца. Это был управляющий по имени Фауст, ферма брата которого, в южной части графства Несквехела, целиком, от навозоразбрасывателя до электростанции, содержалась на деньги Колдуэллов. Сидни упрятал Фауста под замок, но Грейс уговорила его не предъявлять обвинения (в данном случае в краже сепаратора), но не столько потому, что терпеть не могла бюрократической канители и шума, сколько потому, что от длинного перечня наворованного у ее старшего брата Брока Колдуэлла буквально голова пошла кругом. В общем, Фауст выдал Сидни долгосрочную расписку, разрешавшую отработать ее на ферме брата, а не в исправительном учреждении. За какие-то две недели эта история стала известна всем фермерам в северной части графства, и все они должным образом оценили и практичность Сидни, каковой он действительно обладал, и сострадательность, которой у него не было вовсе.
Сидни извлекал пользу из всего: от сильно завышенных оценок состояния до противоречивых слухов о его доброте
— Ты ходишь в епископальную церковь, — возразил Брок, — и, может, кое-кому кажется, что тебе не мешало бы отрастить рога.
Но даже и тогда у Сидни не появился соблазн оставить ферму. Он был счастлив с Грейс, он всегда хотел жить в сельской местности, он не испытывал ни малейшего желания к занятию банковским делом, и, наконец, его жена тоже любила ферму.
Женившись на Грейс, Сидни, в общем, имел представление и о ее имуществе, и о принадлежности к клану Колдуэллов (а до известной степени и Броков). Но он никогда не слышал о некоем мистере Неттлтоне, молодом преподавателе истории одного из колледжей Новой Англии, чьи разыскания глубже и глубже погружали его в прошлое Пенсильвании, пока он не принялся за сочинение книги, условно озаглавленной «Графства штата Пенсильвания». Проведя четыре месяца в Форт-Пенне, он заметил в разговоре с одним из своих местных коллег, что «со стороны Колдуэллов было чертовски правильно назвать графство по имени этих пришельцев, индейцев племени Несквехела». Слова эти стали повторять, и в какой-то момент они дошли до Брока Колдуэлла.
— «Чертовски правильно», говорит? Что ж, он прав, — сказал Брок. — Название графству было и впрямь дано одним из Колдуэллов.
Никто не возразил, ибо в настоящее время Брок считался неофициальным хранителем семейной истории Колдуэллов и по совместительству одним из наиболее квалифицированных как минимум знатоков истории графства Несквехела. В 1902 году, в ходе очередной дискуссии, связанной с племенем несквехела, местная газета «Часовой» напечатала письмо в редакцию. Подписано оно было просто: «Читатель», но люди, хорошо знавшие Брока, были убеждены, что оно написано Броком Колдуэллом, о чем свидетельствовала как информативная насыщенность текста, так и характерный для него «темный» стиль.
«Говорят, Несквехела, я имею в виду реку, означает „нос, от которого исходит свет“; при этом имеется в виду то место, где река сливается с Черным ручьем, ручей впадает в „Нески“, русло расширяется, и вокруг становится больше света. По другой версии, имеется некоторое фонетическое сходство между „несквехелой“ и „суахили“, одним из африканских языков. Ведущие филологи университета Форт-Пенна, Бакнелла, университета штата Пенсильвания и докторантуры Гарварда не принимают ни ту ни другую теорию, ожидая результатов некоего исследования, которое проводится группой независимых ученых в Колумбийском университете за счет одного из государственных фондов.
Такого племени, как несквехела, нет в природе. В свое время существовали несперсы, довольно воинственная группа, но антропологи полагают ее внутренне разнородной, и никто еще не выдвигал или по крайней мере не рассматривал всерьез предположения, будто несквехелы исторически могут считаться наравне с ирокезами, сиу, саками, фоксами и другими известными племенами. Имеющиеся к настоящему времени монументальные работы не учитывают в сколько-нибудь серьезной степени сведения, выплывшие наружу в ходе протекающей на страницах газеты дискуссии, и автор данного письма настоятельно призывает будущих ученых и исследователей с осторожностью относиться к этим сведениям как к источнику, подтверждающему верность направления научной мысли, которая уж и без того запуталась в лабиринтах истории индейских племен, проживавших на территории Америки. Оставаясь в границах данного штата, добраться от Великих озер до Атлантического океана по воде невозможно. Аборигены же, которых не стесняли никакие знания, а также и поныне воображаемая граница между Пенсильванией и Нью-Йорком, передвигались свободно, и существуют свидетельства того, что „индейцы“ сообразовывались со временем года, расположением охотничьих мест и иными благоприятными или неблагоприятными обстоятельствами своего времени. Индейцы, не развращенные осязаемыми или неосязаемыми изобретениями белого человека, кочевали с места на место по собственному усмотрению; в ходе этих перемещений племена смешивались, смущая трудолюбивых пришельцев последующих времен, которым приходилось рассматривать полусгнившие дротики и копья и скелеты людей и животных в качестве возможных „вех“ индейского пути. Краснокожий абориген, который в борьбе со смертью преодолевал невообразимо большие расстояния, вполне мог удовлетворить свое чувство юмора, завещая холмик, утыканный стрелами, какому-нибудь ученому иезуиту в качестве вызова любознательности человека ученого вида. Небогатый урожай собирал бородатый клирик, когда подходил со своими французскими познаниями к расе мужчин и женщин, которых представлял себе только по предзнаменованиям да ярким амулетам. Мертвый краснокожий — не спасенная душа. Кто это сказал? Сказал первооткрыватель уже спасенных! Управляй своим каноэ, как пожелаешь или как всегда управлял, наставляет святой отец, и тебя помянут на французском! Вот как оно было, вот как оно есть, недоразумение продолжается. Отвратительная гортанная речь жителей северной Франции считается более похожей на речь индейцев, чем придыхание гостиной, характерное для клана кухарок и людей в рясах, которые оставили нам хроники жизни индейцев. Что же касается несквехелов, то такого племени нет, частично благодаря французу с его одышкой и его молитвенником, частично из-за того, что ему не хватило смекалки позаботиться о том, чтобы не замерзнуть. А ведь всего и надо-то было только не замерзнуть. Иначе ему вовсе не было нужды быть, как несквехелам».