Желания Элен
Шрифт:
Они распаковали его многочисленные алюминиевые и бумажные пакеты, и стали жевать, грызть и глотать их содержимое. Еда всегда кажется вкуснее в ясный, холодный октябрьский день — так было и на этот раз.
— Видишь ли, — объяснял он, обгладывая косточку, — это вопрос спроса и предложения.
Она отпила глоток вина. Услышав громыхание досок настила они выпрямились и оглянулись. Это оказалась патрульная машина полиции. Она медленно проехала по пляжу и скрылась за поворотом.
— Спрос и предложение, — повторил он, запихивая в рот кусок огурца. — Я могу предложить то, что пользуется
Она посмотрела на него с изумлением, но не прекратила пережевывать кусок ростбифа.
— Это вроде профессии, — продолжал он с набитым ртом. — Полагаю, я — профессионал. Знаешь, вроде ортопеда.
— Ортопед, — кивнула она.
— Видишь ли, с каждым годом все больше и больше одиноких женщин приезжают в Нью-Йорк. Верно ведь? Они получают хорошую работу и зарабатывают много денег. Но они оторваны от дома. Понимаешь? Дом у них в Канзасе, Южной Дакоте или Индиане. Они снимают хорошие квартиры, покупают кучу тряпок, кладут деньги в банк. Но им не с кем поговорить. Ты это знаешь. На их долю остаются только педерасты, бисексуалы и разные грязные старикашки. Верно?
— Верно.
— Знаешь, сколько из них ходят к психоаналитикам? Сотни. Тысячи. Миллионы. Не потому, что им так нужен психоаналитик, а потому, что они готовы платить полсотни в неделю, лишь бы иметь возможность поговорить с кем-нибудь. Поговорить! Разве это жизнь? Знаешь, чего они хотят на самом деле? Немного обычного мужского внимания.
Она впилась зубами в холодный, спелый помидор. Хорошо. Она посолила его немного. Еще лучше.
— Ну вот, — сказал он, — тут за дело берусь я.
— Точно.
— Да. Как я тебе уже говорил — это профессия. Неужели это так ужасно?
— Нет, думаю нет.
— Я мужчина, представитель вымирающего племени.
— Ты имеешь в виду, что у тебя встает?
— Ну… да.
— И женщины платят тебе за это, Чарльз?
— О, деньгами никогда. Я никогда не беру деньги у женщин. Но вещи — да. Эту машину, например. Камеру «Полароид». Африканские маски и баночки со специями. Аппаратуру. Ну, и тому подобное.
Она посмотрела на него очень внимательно.
— Ну, и чего бы ты хотел от меня, Чарльз?
— О, бог ты мой!
Он наклонился к ней, положил руку на ее обнаженное плечо. Его лицо оказалось совсем близко. Она видела застывший жир на его губах.
— Бог мой, Элен, ты меня совершенно неправильно поняла. Я ничего не прошу у тебя. Ничего. Ты одна из немногих женщин — очень немногих — с которыми мне просто нравится быть. Я ничего у тебя не прошу. Я просто думал, тебе это будет интересно. Я думал, тебя это развлечет. Бог мой, ничего я от тебя не хочу. Мне достаточно быть с тобой. Ты это знаешь.
— Разумеется, — сказала
Некоторое время они сидели молча. Полицейский автомобиль с шумом промчался в обратном направлении.
— Скажи мне, — спросила Элен, аккуратно обгладывая куриную гузку, которую обожала, — чем ты объяснишь свою способность удовлетворить стольких женщин?
— О, — ответил он, скромно потупившись и вытирая руки салфеткой, — полагаю, просто сноровка.
— Сноровка?
— Да… к тому же у меня потенция, как у быка. И я никогда не слышал ни от кого никаких жалоб. Ты же никогда не жаловалась.
— Это точно. Ты успешно справляешься со своей работой.
— Во-во. Знаешь, у меня ведь нет никакой другой работы. Ну есть у меня маленькая трастовая компания, но если смотреть правде в глаза, я живу за счет женщин.
Она понимающе кивнула. Они открыли вторую бутылку, и у Элен возникло странное чувство будто она смотрит непристойный телесериал, о котором не знает никто, кроме нее. И в главных ролях в этой мыльной опере они — Элен и Чарльз, чарующие и незабываемые.
— Но Чарльз, — начала она, протягивая руку за пучком зелени, намереваясь отыграть эту сцену до рекламной паузы, — Чарльз, что будет с тобою дальше? Ведь твоя «сноровка» не вечна. Что будет с тобою, когда ты постареешь? Я имею в виду, когда ты не сможешь делать это тридцать семь раз на дню?
— Я думал об этом, — с победоносным видом заявил он. — Я работаю над этим вопросом. Вдова. Или, быть может, в разводе. Куча денег. Дом в Калифорнии. Пляж. Солнце. Масло для загара. Белый вечерний пиджак. И все что нужно. Понимаешь?
— О, конечно. Вечеринки, новенькая «Альфа Ромео» и все такое. И может быть два-три раза в неделю — с ней. Этого вполне достаточно. Верно?
— Верно! — радостно пропел он, прихлебывая вино. — Два-три раза в неделю. Бог мой, как здорово. Это судьба. Звучит неплохо. Правда, Элен. По-моему неплохо.
— Да, совсем неплохо.
— Ну, а пока не выиграл по-крупному, нужно продолжать играть по мелочам и брать вещи от женщин. Понимаешь?
— Для поддержки мужественности?
— Точно! То, что я и говорил: спрос и предложение. Это профессия.
— И у тебя есть сноровка?
— Точно! У меня есть сноровка. Еще?
— О, боже, нет. Я не могу больше проглотить ни кусочка.
— Тогда пришло время фотографироваться. Позволь, я сначала приберусь.
Он был таким аккуратным. Кости, огрызки и бумажные салфетки — в ближайшую урну. Пустые бутылки — с собой. Пляжное полотенце он стряхнул и сложил. Очень аккуратно и умело.
Затем он взялся за фотоаппарат…
В этом было что-то нервирующее. Точность изображения не приносит радости, а порождает испуг. Человек ощущает себя самим собой и признает свое существование в трех измерениях. Он материален; под тонкой оболочкой-кожей работает вечный двигатель-сердце и струятся жизненные соки. Ткни плоть пальцем и почувствуешь ее упругое сопротивление. Эта материя уникальна, она принадлежит тебе одному. Пока ты жив.