Желания требуют жертв

Халикова Нина Николаевна

– Что такое, Асенька, что случилось? Сейчас у тебя вид сотрудника из агентства ритуальных услуг.

Ася хоть и пыталась делать большие глаза, всё равно выглядела подавленной и уставшей.

– Уверена, тебе давно никто не говорил, что ты хороша, что выглядишь ты соблазнительно, – не унималась Софья Павловна.

– Именно это я слышала сегодня ночью и даже утром, – уверенно солгала Ася.

– Ах, ну если ещё и утром, – ненатурально оживилась Соня, – то это уже почти серьёзно. Кто же этот эстет?

Ася припомнила свою прошлую ночь, одиноко проведённую в обнимку с зачастившей бессонницей, и своё одинокое, раздражённое пробуждение. Да, ей уже довольно давно не говорили нежных слов, погружающих любую,

даже очень взрослую и даже очень умную женщину в состояние глупой, лёгкой беззаботности. Да, сегодня утром она проснулась одна на своей широченной ледяной кровати, сегодня она в одиночестве сделала пару глотков очень крепкого чёрного кофе, в одиночестве затянулась несколько раз сигаретой, нервозно раздавила её о пепельницу и опять же в одиночестве отправилась на работу. Ася прикрыла глаза, поджала бескровные тонкие губы, чтобы сдержать гнев и не послать Соню ко всем чертям, или ещё куда подальше, и желательно при этом не быть стеснённой в выборе фраз.

– Сонечка, ты ведь отлично осведомлена о нас с Сержем. Зачем же ломать комедию? Он интересуется мною уже целый год, и ты это знаешь.

– Брось ты, Аська, – Соня небрежно махнула рукой, – в его нежном возрасте мужчины интересуются всякими разными женщинами, а бывает что и не только женщинами. Как же это называется… подожди, сейчас вспомню. Транзисторность. Вот как это называется. Сексуальная транзисторность.

– Транзиторность, Софья Павловна, – сквозь зубы поправила её Ася.

– Я ведь не о нём печалюсь, подружка. У него вся жизнь впереди, он разберётся. Мне жаль твоего времени, Ася, которого почти не осталось. Ну что тебя ожидает, подумай сама? Безуспешные попытки долго не стариться, чтобы удержать молодого любовника? Ведь так? Но это же слишком утомительно, и даже как-то примитивно для такой здравомыслящей женщины, как ты. А ты же у нас умница, Ася. Или что, по ночам он пробуждает в тебе нереализованное материнство?

Софья говорила тихо, неестественным тоном, совсем не свойственным ей – шумной, громкоголосой. Говорила, словно ядовито насмехалась. Так, во всяком случае, показалось Асе. И она машинально потёрла лоб рукой, словно там было написано нечто, не позволяющее окружающим, и Соне в том числе, оставить без внимания её душевное состояние.

– Сонь, а ты с ножа есть не пробовала? Тебе надо начинать с ножа есть, чтобы злее быть, а то ты какая-то добрая в последнее время. Извини, у меня репетиция. – Ася торопливо встала и длинными шагами вышла из буфета.

– Иди, Асенька, иди, прививай детишкам душевное благородство.

V

Ася шла по коридору не просто быстро, она шла с такой энергией, будто разрезала кусок мрамора кухонным ножом. Её сильно задел этот отвратительный разговор якобы по душам с Соней Романовской. Да пропади оно всё пропадом, подруга называется. Змея подколодная. Почему Соня так с ней разговаривала, откуда такая жестокость? Что она, Ася, ей такого сделала? Ведь Соня умна, слишком умна, а умный человек не может быть жестоким. «Или она попросту ненавидит меня, – рассуждала Ася Петровская, – или ненавидит Милену? Либо пытается меня на неё натравить. Но зачем? Женская ревность? Интриги, милые сердцу интриги, обожаемые слабым полом междоусобицы?» Асе захотелось застать Сержа где-нибудь случайно у выхода или на улице и откровенно пригласить его к себе домой, чтобы немедленно опровергнуть беспощадные рассуждения Софьи Павловны и зачем-то доказать себе обратное, но он, как назло, нигде не попадался ей на глаза. А она жаждала его объятий, и это не было простым желанием одинокой, тоскующей женщины, – сейчас они стали бы самой настоящей болеутоляющей таблеткой, прямым массажем сердца.

На последнем повороте, у самого гардероба, Ася услышала громкий смех одевающийся

молодёжи, беззаботной театрально-местной молодёжи, среди которой был он, Серж. Ей давно не случалось видеть Сержа так от души, вот как сейчас, смеющегося рядом с ней, с Асей. Она остановилась за колонной, но так, чтобы её не было видно, сжалась и обхватила себя руками. В этот момент, на выходе из театральной двери, он показался ей невероятно, пьяняще-ликующе счастливым, и, что самое неприятное, счастливым без неё. Какая жалость! Она не любила этот дурацкий, бессмысленный смех, который всегда сопутствует молодости. Ей стало вдруг как- то неуютно, неловко, холодно, словно она поступает очень дурно, подглядывает за ним в замочную скважину, по всему её худенькому телу пробежал сильный сквозняк ревности и ностальгии по давно прошедшей молодости. Однако, немного постояв в терзаниях за колонной, она набралась духу и окликнула его:

– Романовский! Можно вас на минутку… – Неожиданно для неё самой голос её прозвучал оглушительно громко, совсем как у старого полкового командира.

Серж быстро обернулся, подошёл к ней, подавляя остатки смеха, и уставился на неё внимательными карими глазами, одновременно завязывая нелепый узкий галстук, который суетливо путался у него между пальцев.

– Прости, прости что отвлекаю… – она запнулась, и её тонкие трогательные губы сделались ещё трогательнее и тоньше. – Ты сегодня как-то неестественно весел. Серж, со мной ты так никогда не радуешься, со мной ты вообще редко смеёшься. И за последнюю неделю ни разу меня не вспомнил. Почему, Серж? Тебе со мной скучно? – едва произнеся всё это, Ася тут же пожалела об этих своих ненужных словах.

– Ась, ты чего? Задаёшь вопрос и сама же на него отвечаешь, – стараясь не улыбаться, чтобы не раздражать, но довольно дружелюбно ответил Серж. – Ты ж сама отдала главную мне. Мне, а не Платону, а теперь упрекаешь, что я счастлив. Здрасте вам! Да и видимся мы каждый день. Ну, в смысле на репетициях видимся. Ты чего, Ась?

– На репетициях, – монотонно повторила Ася, задумчиво глядя ему в глаза, – на репетициях, мы видимся на репетициях. Так, значит, у нас с тобой всё прекрасно, раз мы видимся на репетициях?

От неловкости она не старалась быть обольстительной, у неё не было на это сил, напротив, сейчас Ася выглядела очень уставшей, посеревшей, задёрганной жизнью, и даже как будто больной, и Сержу стало совестно, что он заставляет страдать женщину, что он уже две или даже три недели, пользуясь всевозможными предлогами, пытается избежать обязанностей любовника.

– Ладно, ладно, я не то сказал. Извини, Ась. Я тебе сегодня вечером позвоню. Честное слово. И обязательно заеду. Ну, я побегу, Ася Николаевна, а то неудобно, ребята ждут.

Он торопливо ушёл, она посмотрела ему вслед с мрачной недоверчивостью и опустила на глаза тяжёлые веки. Его молодость и красота, его мужественность, перемешенная с остатками детскости, делали его недоступным и причиняли ей боль. Он опять поставил её в режим невыносимого ожидания. Позвоню. Позвоню. Нет-нет, это не он её поставил, не следует лукавить, это не он ей навязывается, это она сама вынудила его воспользоваться листом ожидания. Разница в возрасте, разница во времени. Презрение ко времени хорошо только на словах, ещё оно хорошо в музыке, в танце – да, на сцене и в сорок лет можно, сколько хочешь, девочек танцевать. А в жизни… Как долго она сможет выносить это пренебрежение? Пренебрежение. Как правило, мужчины пренебрегают именно теми нетребовательными женщинами, которые сами же им навязываются, так что жаловаться особенно не приходится. Кажется, круг замкнулся. На сколько у неё хватить выдержки, чтобы внешне казаться нетребовательной, всем довольной женщиной? Да, она всегда боялась болезненного женского смирения в отношениях с мужчинами, даже с очень молодым любовником. Неважно.