Желания требуют жертв
Шрифт:
Асе Петровской было хорошо известно, что хронический сарказм местных служительниц высокого искусства не распространялся лишь на обладателей солидных состояний. Такие мужчины автоматически причислялись у них к потенциальным кавалерам и вызывали у девочек трепетную почтительность. А Платон и ему подобные несостоятельные индивиды удостаивались лишь колких насмешек юных фей.
– Милые дамы, ваши советы излишни. Я уже удаляюсь, я растворяюсь, и вы меня не увидите.
Наступило молчание. Платон прошёл мимо Аси быстрым шагом, даже не заметив её. Она почувствовала, как его душила злость, она даже увидела на его шее вздувшиеся артерии. Он бормотал себе по нос: «Эти сук… все эти сильфиды блестящие и ундины воздушные, не такие уж бесплотные, как кажутся. Запросто могут глаза выцарапать, мать их…» Окончание Ася не услышала.
– А что лучше, «Мерин» или «Поршивец»? – продолжали обитательницы женской гримёрки. Их беззаботные девичьи голоса вновь оживились, зажужжали, восхищённые модными жаргонными словечками, но тут же, так некстати, они были прерваны беспрекословным громким голосом Сони Романовской:
– Все на исходную, красавицы мои! Увы, малютки, но пора трудиться, увы! Компании «Порш», слава Богу, банкротство не грозит, так что не отчаивайтесь, мои прекрасные Авроры и Джульетты, «Кайенов» на всех хватит. Дело за небольшим – обзавестись подобающими кавалерами. Или, быть может, вы рассчитываете заключить контракт с Метрополитен-опера [6] ? А? Ну а пока контрактов никто не заключил, марш на исходную, мои хорошие!
6
Метрополитен-опера (англ. Metropolitan Opera) – ведущий оперный театр в США, открытый в 1880 году в Нью-Йорке постановкой оперы «Фауст».
X
Репетиция началась вовремя, но без Милены, та бессовестно опаздывала. Ася Петровская решила пока поработать с кордебалетом. Виллисы больше походили не на виллис, а на цветочниц из «Дон Кихота». Явных недостатков у них было значительно больше, чем достоинств. Ася старалась выглядеть ровной, но, мельком глядя на себя в зеркало, понимала, что выражение лица её определенно выдаёт.
– Не останавливаемся, девоньки, не останавливаемся, продолжаем, – то и дело раздавался командный голос Аси Николаевны поверх подламывающихся ног бедных виллис-цветочниц.
Стоп! Евгения! Где твои мысли, скажи, пожалуйста, о чём ты сейчас думаешь? – строго спросила Ася.
– О ногах, Ася Николаевна.
– Боже мой, я с ума сойду с вами. О каких ногах, Евгения, вы думаете? – внимательные глаза Аси Петровской быстро затуманились досадой. – Твоя мышечная память должна быть УЖЕ достаточно проворной и крепкой, чтобы ты могла не думать ни о каких ногах. Твоё тело, твои ноги – это послушный механизм, который должен реагировать на название каждого pas, как на сигнал, и исполнять его точнейшим образом. Понятно? – сердито спросила Ася, девушка послушно закивала.
– Внимание! Всех касается. Вы должны приручить своё тело, превратить его в инструмент, способный выражать все ваши мысли, чувства и мечты, выражать и доносить до зрителя. На исходную! И запомните, вы не заводные куклы с перекрученной пружиной, от которой можно развалиться на куски, вовсе нет. Вы не куклы! Вы кто?! Вы виллисы, самые настоящие виллисы! И не думайте о корпусе, ногах, руках. Всё к чёрту! К чёрту! Вы должны не исполнять свою роль, а чувствовать её. Понятно? Где ваши чувства? Думайте о возлюбленных, о ваших прекрасных возлюбленных, которые от вас отказались. Что вы при этом чувствуете? Начали.
– Ася Николаевна, – после нескольких pas вновь заговорила Женя, – я могу быть Миртой? Или со мной что-то не так?
– Стоп, все остановились. Что вы сейчас сказали, Васильева?
Девушки прервались вместе с Соней Романовской и её бокастым «стейнвеем».
– Миртой, я не ослышалась? Ваша уверенность, Васильева, меня просто ужасает. Выйдите в центр, прошу вас.
Евгения выпорхнула и замерла посреди зала.
– Что не так? Взгляните на себя в зеркало. Всё не так. Мышцы у вас слабые, кости неокрепшие. Дальше имеет смысл продолжать или этим обойдёмся?
– Продолжайте, – Женя закивала головой, а сама подумала: «Ну чего ты прицепилась-то? Слово сказать нельзя».
– Ну, извольте. У вас, Васильева, нет скорости сокращения при исполнении туров и пируэтов, и этого
Задетая за живое этой несправедливой тирадой, Евгения подчинилась и встала на прежнее место, злобно сверкая глазами.
– Девочки и мальчики, – уже на грани рабочего обморока продолжала Петровская, – как можно больше трудитесь над собой! Только дисциплинированные, только сильные мышцы способны справляться с техникой академического танца. Теоретическая часть окончена, и я от вас уже устала. Продолжаем, – скомандовала Ася, показательно спрятав зрачки за спасительные веки.
Через полтора часа после начала репетиции как ни в чём не бывало с открытым, невинно-простым лицом в зал вошла Милена Соловьёва.
– Извините за опоздание. Я готова, – она пыталась казаться наивно-мечтательной девушкой, словно уже вошла в свой сценический образ.
Ася стиснула зубы от злости и молча кивнула ей в знак согласия. Виллисы расположились на полу вдоль стен, Серж остался стоять у окна, Платон замер у рояля, на заднем плане маячила Софья Павловна Романовская.
Теперь в центр зала вышла Милена Соловьёва, с необыкновенно бледным лицом, контрастирующим с её иссиня-смоляными волосами и такими же бровями. Началась одна из главных сцен – сцена сумасшествия. Ася Петровская смотрела на Милену и не верила своим глазам. Порядок движений выучен назубок, он был у неё уже, так сказать, в ногах. Она совершенно нигде не пережимала. Когда же она успела созреть для этой роли? Чёрт бы её побрал, в самом деле! Или это у неё в крови? Она танцевала необыкновенно робкую девушку, над которой на самом деле навис злой рок. Никаких ненужных ужимок, лишних жестов, никакой суеты, просто одинокая девушка, живущая в себе. Полнейшая откровенность, блуждающий взгляд. У Аси заныло сердце от такой глубины образа, безупречности позировок, словно это не эгоистка высшей пробы, дрянь и стерва Милена Соловьёва. Перед ней была несчастная, не от мира сего француженка Жизель, обидеть которую мог только самый бессовестный, самый бесчеловечный мужчина на свете. Когда Ася, так сказать, пришла в сознание после короткого помутнения в голове, она осторожненько, украдкой взглянула на Сержа, чтобы оценить его реакцию, попытаться угадать его чувства к Милене в эту минуту, может быть, поймать впечатление, производимое на него Миленой. Но Серж смотрел на Милену совершенно пустыми глазами, и Асю это немного успокоило.
На самом деле Серж со скучающим видом почти механически отсматривал очередную рабочую репетицию и никакой трогательной Жизели и в помине не видел. Довольно бледный, утомлённый, он просто стоял, подпирая стенку, красиво скрестив скульптурные ноги и так же красиво подняв кверху массивные плечи. Так он и стоял, тихонько поругивая сам себя за безразличие собственного сердца к женщинам. Ему казалось, что он и сам был как будто бессильным свидетелем того, что происходит между ним и любившими его женщинами. Впрочем, любила его, кажется, только Ася. Серж это отлично чувствовал, но он же ничего не предпринимал, чтобы вызвать у неё эту любовь или, наоборот, её прекратить, и поэтому отказывался брать на себя ответственность за всё происходящее между ним и Асей. Ему, разумеется, льстила её нежность, её головокружительная порывистость в постели, и его молодое тело откликалось на любовь, но это было, пожалуй, всё, на что он способен в отношениях с ней. Да, это всё. После встреч Серж испытывал к ней что-то очень похожее на сострадание, как, например, сегодня, и злился на себя за собственный эгоизм и легкомыслие.
Милена же была к нему более чем равнодушна, он это отлично видел и не питал никаких иллюзий на этот счёт. Вероятнее всего, ей просто нравилось иногда забавляться с самой красивой и талантливой безделушкой труппы. Да, да, именно талантливой и красивой, ведь Серж себя видел именно таким. В том, что он для неё безделушка, Серж нисколько не сомневался. В отношении Милены он никогда ни на что особо и не претендовал, опять же из безразличия. Да, она слишком удобная, слишком чуткая партнёрша на сцене, она вытянет любой спектакль. Даже если он, Серж, во время танца, как вспененный конь, трепещет ноздрями и валится с ног от усталости, то она, Милена, мгновенно это чувствует, берёт его в шенкеля и повелительно ставит на место, и этого уже более чем достаточно в их рабочем партнёрстве.