Желания требуют жертв
Шрифт:
Ничего страшного, она подождёт, она сумеет. Радость ведь нельзя запланировать, выносить и родить, она появляется на свет неожиданно, – говорят, она появляется именно тогда, когда утрачена всякая надежда. А до тех пор придётся смотреть на это мутное плаксивое однообразие большого города, затянутого тусклым туманом, – серое однообразие, которое никогда-никогда здесь у них не заканчивается. «Господи, – шевелила губами Женька, – как же они живут-то тут, эти серолицые люди, не зная, что такое чистый белый снег, даже не подозревая о прозрачном воздухе, зелёных полях и искрящемся небе цвета спелой антоновки. Они не знают, как по-настоящему
В её родной захолустной Алексеевке Женя была несчастна вместе с матерью, так что туда возврата, скорее всего, нет. Главное – не перейти грань отчаяния, главное – найти какое-то утешение. Но какое и в чём? Ни с какой стороны у неё нет поддержки – ни в дружбе, ни в любови, ни в религии. Она даже не представляет, что это такое, особенно после того, как их с мамой бросил отец- предатель. В театре она никому не интересна, никто её больше не ободряет, верить теперь не во что, надеяться тоже не на кого, лишь на саму себя. Да, исключительно на саму себя. А это уже и есть определенно кое-что. Она не подведёт саму себя, нет-нет, она не какая-нибудь там заблудшая овца, то есть, конечно же, душа; она обязательно пройдёт этот межевой столб и сумеет заполучить положенную ей награду.
Женя ведь ухала из родного города, чтобы не видеть измученную мать с её пустыми страданиями, чтобы хоть как-то преуспеть в этой сложной, хитроумной жизни, бросить ей вызов, обвести вокруг пальца, обмануть её или переманить на свою сторону. Переманить… но тут уж как получится… и, наконец-то, выделиться из серой толпы в её сумасшедшем водовороте. Справедливость обязательно восторжествует. Женька питала определённые надежды на случай, который поможет ей, заставит поскорее забыть о том, что произошло в Алексеевке. Или…
IX
Наутро в коридорах, гримёрных и балетных классах хореографического царства бушевало, или, лучше сказать, клокотало, праведное возмущение. Сегодня Ася Петровская была очаровательна в бежевом брючном костюме из тонкого джерси и с длинной ниткой чёрного жемчуга, завязанной узелком на груди. Она с непринуждённой естественностью нарочно прохаживалась мерным уверенным шагом туда-сюда по нескончаемому коридору, окидывая пространство взглядом хищной птицы и внимательно вслушиваясь в утренний гомон своих подопечных.
– Я просто уверена, что Жизель будет такой же кощунственной, как и сама Милена, – долетали до чуткого уха Аси чьи-то убийственно-красноречивые, возбуждённые речи из женской гримёрки.
«Батюшки, какие слова-то мы, оказывается, знаем», – ехидно подивилась Петровская, продолжая вышагивать и заинтересованно слушать.
– Да, Аська промахнулась, это точно! Жизель выйдет странной. Вот если бы я танцевала, я бы не делала её слишком робкой, и только не провинциалкой, нет, нет. Ну, вот я из Алексеевки, уж куда провинциальнее, так у нас робких вообще нет. У нас все боевые, а если что, так и постоять за себя могут. Моя Жизель была бы настоящая городская девушка, с эдаким налётом независимости. А что? По-моему, это так привлекательно.
От подобных бесцеремонных разглагольствований о глубинных замыслах
– А если бы я в главной выступила, то мой пузан из стоматологической поликлиники мне бы сразу «Мерина» купил, – сладким голоском похвасталась совсем юная Лера Ильина, – он прям так и сказал: «Мерина куплю, если спляшешь».
– Какой пузан?
– Ну, я зубы лечила в поликлинике зубной, – с певучей томностью продолжала девушка, – а доктор ихний, как меня увидал, так и сразу обомлел и ноги у него прям подкосились. Говорит, что влюбился в меня с первого взгляда. На Мальдивы звал. Интересно, откуда у зубного врача деньги? Старый, правда, лет под сорок, как наша Аська, но видно, что разбирается в настоящей красоте, раз ко мне прилип как банный лист.
– Может быть, у них есть негласная договорённость, давать главные роли только Милке?
– Девчонки, я, правда, немного стыжусь с этим пузаном по улицам ходить. Он ведь такой весь обрюзгший, изо рта болезнью пахнет, но зато с деньгами, – продолжала рассуждать сама с собой Лера, – ладно уж, всё лучше, чем ничего. А что делать, если красавчики на меня внимания не обращают? А пузанчик мне в любви на каждом шагу объясняется, ну и я ему соответственно тоже, жалко, что ли. Пусть порадуется, человек ведь все-таки, не скотина. А «Мерина» жалко. Ой как жалко, девочки!
– Да хватит тебе со своим «Мерином». Чего пристала-то? Мы ведь о святом, об искусстве, а ты заладила: всё пузан да «Мерин», – не выдержав, с укоризной и раздражением бросил кто-то из девушек.
– А я о чём? Так ведь и я о святом! – не поняла Лера. – А ты бы лучше свои наливные прыщи повыдавила, чем на меня огрызаться.
– Слушайте, девчонки, не ссорьтесь вы, сюжет ведь ничего особенного. Подумаешь, бедная селянка, обманутая переодетым графом. Сумасшествие, смерть, ну, что ещё, загробное прощение. Ничего нового, всё банально. Любая из нас станцевала бы лучше неё. Мы здесь все, можно сказать, поглощены искусством, а главных партий никому не дают, – шумели голоса.
– Боюсь, ваша страсть к искусству несколько преувеличена, девушки, – Ася услышала очень низкий и очень спокойный голос Платона Кантора, – а воображение ваше, увы, не знает границ.
– В чём, в чём, а уж в искусстве мы разбираемся, Тоник, – ответил кто-то из пока не состоявшихся балетных прим.
– Дамы, я завидую вашей уверенности, но ваши жалкие рассуждения на эту тему лично у меня вызывают улыбку, в сочетании с лёёёгггоньким раздражением, – съязвил Платон. – Это сложная роль, и она под силу только Милене, и вы это знаете, и ничего тут не поделаешь.
– Молчал бы лучше. Неудачник. Скоро свечку у Милкиной койки держать станешь. Сам танцевать не умеешь, лажаешь на каждой репетиции. И не стыдно?
– А у меня нет таланта, – затухающим голосом говорил Платон, стараясь «койку» пропустить мимо ушей, – и это факт. Но в отличие от вас я могу открыто говорить об этом, без всякой стыдливости. Да, я бездарность, а ваши громкие рассуждения напоминают мне свистящий чайник. Много шума из ничего.
– Пошёл вон, лузер, дублёр-любовник с единым проездным в общественном транспорте! Ах, как круто! В наше время быть нищим – это несексуально! Неудачники нас не возбуждают! – хором закричали девчонки, явно несклонные сегодня к патетике.