Железная коза
Шрифт:
— А сейчас в честь нашего гостя из солнечной Уганды прозвучит песня о незабываемой встрече «Семь-сорок», — сказал в норовистый микрофон лоснящийся руководитель ансамбля.
Ансамбль — бригада подтоптанных, накрашенных трансвеститов, справился с задачей.
— Следующую мелодию я угадаю с пяти долларов, — гордо повел плечом главный дегустатор, в предыдущей жизни он был гималайским мореплавателем.
— А я угадаю эту мелодию с шести долларов, — многозначительно погладил эфес начальник стражи. Очень важно, что этот человек брезговал летать самолетами «Аэрофлота».
— Угадывай, —
В седьмом зале не к ночи помянутый господин, присев на корточки, тыкал когтистым пальцем в спущенное колесо и огорченно цокал языком. Восьмой зал стоял совершенно пустой.
Здесь следует прервать прогулку, ибо гостей позвали к столу.
Девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый залы тоже пустовали. Праздник развивался по программе. Уже двое пытались бодать селедку. Баян Корытыч, акула пера, выдал хитроумный тост: «Всем известна правдивая история о Коте в сапогах. Помните, там есть место, где Кот заставляет своего хозяина голым плескаться в реке? Далее подъезжает король с принцессой, и парня берут в карету. Так выпьем же за то, что если и суждено нам оказаться голыми, то в нужное время и в нужном месте!»
На три минуты раньше срока в коридоре завелась драка между главным дегустатором и начальником стражи. Разнимал Пурилис. Дегустатору он предложил взять в аренду дворцовый подвал. Оплата: пятьдесят процентов безналом, пятьдесят — налом. А начальника стражи уговорил открыть совместное предприятие по переподготовке стражников в телохранителей.
Уже пары робко дергали двери восьмого, девятого, десятого и т. д. залов и убеждались, что там недвусмысленно расположились другие пары. Тогда пары шли в пятый зал и за определенную плату часовому арендовали помещение на семь минут (таким нехитрым способом Копчик намеревался окупить празднество).
…— Из окна этого зала чудесный вид. — курлыкал очередной кавалер даме на ушко.
— А если мне не понравится?
— Но мы ведь не за в окно пялиться платим…
…— Если будешь приставать, я позову мужа, он через месяц вернется из дальнего плавания…
Уже некто Шитик так испугал унитаз, что тот сошел с пьедестала и низко пал, и теперь Шитик спал, его обнимая. Уже устроитель мероприятия приставал к гостям с вопросами: «Как, вы говорите, фамилия? Вы что, славянин?» А приключение, ради которого на бал явились переодетые Кощубей и Пурилис, все не начиналось.
Нет, пусть их и не узнавали под страхом смертной казни, но мелкие приключения случались: просили вакансию или сразу денег. А Баян Корытыч, самый догадливый, обвинил маску в воровстве бумаги для факсов. Обвинил ненавязчиво, и как бы в шутку, робко и несмело. Если шутка не понравится, готовый тут же забрать свои слова обратно. И упасть на колени, и биться лбом об паркет, каяться, каяться, каяться… Но это не то.
Ремонтировать свернутый Шитиком унитаз вызвали сантехника. С легкой руки бога супружеской любви и семейного счастья Дида сантехник надрался, как сапожник. Улучив момент, щеголеватый, в лаковых штиблетах, Пурилис поймал за лацкан Копчика и предложил
И вдруг…
Давным-давно жила красавица Соня, а в описываемое время она уже не была красавицей, но по инерции… Самая плоская женщина в мире Соня Тринитрон, плоская, как большинство отпускаемых в ее сторону шуточек (включая и эту), воображала себя королевой бала. Параболическая антенна ее юбки всегда была направлена в сторону очередного вероятного противника. Соня ходила пружинистой походкой по залу номер шесть, подходила к следующему гражданину и произносила эпитет из лексикона чуждой сексуальной ориентации.
— Противный, не сплясать ли нам акробатический рок-н-ролл? Я буду с вами иметь инфаркт.
Независимо от того, что отвечал мужчина, гражданка Тринитрон, шурша желтым с шифроном платьем, начинала безумно хохотать, сбрасывала с левой ноги туфлю и убегала в коридор. Когда следующий гражданин не бросался за Соней вдогонку, она прекращала хохот, вздыхала, поправляла прическу и разочарованно чеканила:
— Я принимала астму за оргазм. — После чего подзывала дожидающегося с мешком верного слугу.
В мешке лежали левые туфли. Поскольку в обувном магазине продавец дает мерять одну туфлю и совершенно не следит за ее судьбой: кто же будет красть одну-то, мешок туфель достался Соне бесплатно.
Соня спланировала время столь щепетильно, что к без трех двенадцать мужчины должны были кончиться. И после каждого раунда (пять секунд на переобувание) у нее на физиономии светилась ни плюс — ни минус, равномерная вера в свою красоту. Некоторые даже стали подозревать в девице изощренное чувство юмора.
Соня не догадывалась, что своим поведением разбивает сердце истинной виновнице торжества Мутузе. Мадемуазель Гудроновне тоже хотелось феерично говорить «противный» и убегать с вакхическим хохотом. В народе про нее рассказывали, что эта дамочка увольняла неугодных так: поджигала избу, входила внутрь и загораживала выход до тех пор, пока не получала на руки заявление «по собственному желанию».
И когда самая плоская в мире Соня пригласила на танец мужчину с тросточкой и накладными усами, дочь своего отца, девица Мутуза Гудроновна оттолкнула оскалившую для смеха зубы нахалку и вручила спасенному сложенное вчетверо пожелтевшее от времени письмо. Недаром ее имя расшифровывалось как «не умеющая рассказывать анекдоты».
Если бы это письмо попало в руки знаменитого детектива Шварка Хлопса, индиферентного, как едущий на работу утром в понедельник в метро токарь, он указал бы своему френду доктору Хватсону, прячущему пишущую машинку под вторым дном ванной, де сей мятый опус заказывался у писца, который за копейку купцам челобитные пишет «послезливей». Двадцать лет тому. Тогда у писцов акурат в моде была неприличная загогулина вместо восклицательного знака.
Еще бы мистер сыщик определил, что письмо побывало в руках как минимум семи мужчин: двух наркоманов, одного сиониста, лесничего, еще одного сиониста, сантехника и личного шофера волхва-жреца Одоленьского. Не мудрствуя лукаво писец слизал текст из учебника литературы шестого класса: «Я вам пишу, чего же боле…»