Железная роза
Шрифт:
И сколько потом ни доказывали ему Василий с Парфеном справедливость такого раздела добра, он стоял на своем.
— Вы мне байки эти не рассказывайте. Мой батька покойный тоже говаривал: дескать, кесарево — кесарю, а богово — богу. А по-моему, не так: владей Фадей Матреной, пока сила есть!
Долго спорили с ним Василий, Парфен и присоединившийся к спору Митька. Тимоха никаких резонов признавать не хотел. Так и легли они спать, не придя ни к какому решению. А наутро обнаружили, что Тимоха куда-то исчез.
На
Сразу за заводом вдоль берега пруда тянулись скотные дворы.
А дальше, насколько глаз хватал, все шел лес и лес: сосна, ель, береза, липа, осина, ольха. Сплошной зеленый массив. Зеленое золото.
По всей округе разбросаны были заводы. Их стало теперь более тридцати. Два Выксунских, Унженский, Велетьменский, Гусевской… В Сноведи, Ермиши, Илеве и многих иных местах делали работные железо и разные вещи из него, ставя на изделиях тавро Баташевых: гордый олень в чистом поле.
А опричь заводов — сотни рудников. Несколько десятков сел и деревень. Тысячи работных, крепостных и приписанных к заводам крестьян, создающих все новые и новые богатства.
И над всем этим хозяин он — Андрей Баташев!
Тень горделивой улыбки скользнула по смуглому лицу Баташева и тут же исчезла.
«Нет, не полновластный хозяин я всему этому. Есть еще один. Брат Иван».
Андрей отошел от окна, присел на низенькую софу и задумался. В последнее время не раз возвращался он мыслями к той ссоре, что произошла между ними в Москве.
Многого достигли братья за последние годы. Их состояние оценивалось ныне знатоками не в один миллион рублей. Чего только нет в их владениях! В роскошных садах и парках, окружающих господские дома, растут заморские деревья, живут диковинные звери и птицы. Десятки слуг готовы в любой миг бежать сломя голову, исполняя барское приказание. Соседние помещики со страхом и почтением относятся к ним, некогда безвестным внучатам тульского кузнеца. Да что помещики! Сама императрица жалует их, называя своими верными слугами.
Баташеву вспомнилось, какого шума наделал минувшей зимой его подарок Потемкину. Питерский доверенный Баташевых Белобородов о том отписывал так.
В самый разгар веселья первого января, когда светлейший князь Потемкин праздновал в Таврическом свое тезоименитство, вдруг распахнулись двери, и мажордом провозгласил:
— Срочно и нарочито посланный гонец от господина коллежского асессора заводчика Баташева!
За гонцом двое слуг
«Вам в столицах северных сие в диковинку, а мне для моих теплиц дров не занимать. Угощайтесь во славу, князь Григорья».
Корзина была полна апельсинов, персиков, абрикосов, выращенных в оранжерее Выксунского парка. Когда ее открыли, Потемкин первый захлопал в ладоши и воскликнул:
— Вот это удружил, так удружил! Ну, молодец!
Желая отблагодарить за удовольствие, доставленное светлейшему, императрица прислала Баташеву орден.
Все шло так хорошо. И вот теперь словно туча надвинулась — произошла между братьями ссора. С течением дней она не только не ослабла, а даже усилилась.
«Чего Ивану хочется? Быть главным в делах? Он для этого непригоден. Оторвался от заводов, да и характером мягковат. На купца больше похож, не на заводчика. Характером мягковат, а хитер. Как лиса. Силой с волком не справится, а обмануть может».
Незаметно для себя Баташев задремал. Очнулся, почувствовав, что кто-то в кабинете есть чужой. И впрямь: у двери стоял незнакомый ему рыжий детина, одетый как-то странно. Хорошего сукна сюртук был ему явно мал — того и гляди расползется по швам.
Первым движением Андрея было позвонить в колокольчик, позвать людей, но незнакомец, уловив это, сделал предупреждающий жест рукой.
— Не торопись, барин, успеешь людишек своих скликать. Послушай сначала слово мое, к тебе обращенное.
Смелость парня, неизвестно каким путем проникшего к нему в кабинет, и удивила, и заинтересовала Баташева.
«Худого он мне ничего сделать не сумеет, а попробует — у самого силенка еще есть», — мелькнуло у него в голове.
— Ну, выкладывай, кто ты есть такой и зачем пожаловал.
— Должок получить с вашей милости.
— Вот как! И велик тот должок?
— А на это ты сам мне ответишь. Велика ль цена заводов твоих: Верхнего, Нижнего и Железницкого?
— Уж не на них ли метишь? Тогда ты, парень, маленько опоздал. Слух есть, заводы эти братец мой Иван в раздел себе просить собирается.
— Не шути, барин, я всерьез спрашиваю.
Андрею эта игра начала нравиться.
— Хочешь знать всерьез — скажу. Тысяч в шестьсот серебром те заводы ценятся.
— Значит, долгу за тобой двести тысяч.
— Почему так мало?
— На троих делю. На вас с братом и на моего батю покойного. Вместе дело здесь зачинали.
Баташев начал догадываться, кто стоял перед ним.
— Покойного, говоришь? Значит, помер Сорока?
Тимоха вспомнил, как обличал грехи приходивших к нему крестьян покойный отец, подумал, что церковное писание всегда действует на людей ошеломляюще.
— О чем думал, нечестивец, длань свою возносяща на отца духовного?
— Я у него не исповедовался, он мне не духовник.