Железнодорожница 2
Шрифт:
Из соседнего купе вышли два парня в тельняшках и встали у другого окна. Видимо, тоже вышли, чтобы не мешать убираться. Одного из них я уже видела, второго еще нет, но в глазах обоих затаилась непонятная грусть, брови расстроенно сведены к переносице. Стояли они, молча глядя в окно.
Хлопнула дверь на входе в вагон, и появилась симпатичная молодая улыбающаяся женщина с белым чепцом, закрепленным на светлых кудрявых волосах и в белом фартуке с оборками. Перед собой она катила многоярусную тележку, уставленную разными товарами.
—
Из своих купе стали выходить люди. Рассматривали содержимое тележки, задавали вопросы приветливой буфетчице.
— Готовые блюда из вагона-ресторана, — тележка и впрямь была уставлена коробочками из материала, похожего на фольгу, — все свежее, вкусное.
— А сколько стоит вот эта картошка с курицей? — спросила пассажирка в спортивном костюме.
— Пятьдесят копеек, — ответила сотрудница с тележкой.
— А вот это? — спрашивали другие пассажиры.
Наконец, народ набрал себе, что хотел, и тележка подъехала к нам.
— Будете брать что-нибудь? Выбирайте, — предложила буфетчица.
— А вы каждый день будете приходить? — спросила я, рассматривая упаковки с едой. — Просто нам сегодня не надо, с собой много взяли. А в следующие дни я бы у вас брала.
— Да, я буду приходить каждый день. Ребята, а вы будете что-то брать? — она обратилась к парням в тельняшках.
Они переглянулись.
— А что у вас самое дешевое?
— Бутерброды есть по тридцать пять копеек.
— У нас только тридцать, — сказал один из них, пересчитав мелочь.
— Да давайте добавлю пять копеек, — не удержалась я.
— Вы что, дембеля? — поинтересовался у них дед.
— Да, возвращаемся домой со службы.
— И долго вам ехать?
— Мне до Читы, — сказал один из них, — а Пахе до Красноярска.
Парни поблагодарили меня за добавленные пять копеек, а продавщицу — за бутерброд, и ушли в свое купе.
Как они оказались в дороге без денег? Оставалось лишь догадываться. Должны же по окончании службы выдавать какие-то деньги. Может, потратили на что-то ненужное. А маме слезное сообщение не напишешь — сотовых телефонов нет, быстрых переводов тоже.
— Давай позовем их к себе, когда обедать сядем, — предложила я деду, — сил нет смотреть на голодных людей. Мы не обеднеем.
— Давай, — охотно согласился дед, — я тоже задумался, как их матери переживают и ждут.
— Я тоже про это подумала.
С того дня после обеда я отправляла Ритку на верхнюю полку, чтобы не мешала, а дед звал к нам ребят. В первый раз они, понятное дело, пытались отказаться, однако, не вышло. Мы все равно зазвали их к себе. В следующий раз они уже не отказывались, а пришли сразу. Но оставались такими же молчаливыми и хмурыми. Понятно, что людям неудобно. Они неизменно благодарили и сразу же уходили. А мы радовались, что парни хоть не будут голодными.
На третий день нашего путешествия проводницы всех предупредили, что сегодня по пути будет
Проводники предусмотрительно выключили свет в проходе, чтобы собравшиеся люди смогли хоть что-то разглядеть. И вскоре перед взорами путешественников в серебристом свете луны и фонарей засверкало, заискрилось во всей красе это удивительное озеро, похожее на море. Волны пенились прямо у насыпи, превращаясь в жемчужную пену.
В моей прошлой жизни, где был доступ к гигабайтам информации благодаря интернету, я читала про легенды Байкала. Например, над его водами рыбаки часто видели так называемые хрономиражи: прямо в небе возникали старинные города, всадники, битвы из прошлого.
— Ритка, иди смотреть на Байкал! — я прошла в купе и принялась я тормошить девчонку, валявшуюся на верхней полке.
— Я не пойду, — угрюмо сказала она.
— Почему? Ты что? Когда еще такое увидишь!
— Я уже устала ехать, — в голосе прозвенело недовольство и даже истерические нотки, — третий день трясемся.
Знала бы она, как я устала от некоторых неудобств этой жизни — без интернета, без телефона, без кондиционера! Я тоже много чего хочу, но молчу, и ничего. Нет телефонов и интернета — зато сколь угодно живого общения. Люди ходят друг к другу, беседуют, делятся радостями и проблемами. Нет кондиционера — тоже не беда, зато не простынешь среди лета.
— Ну и лежи тут со своими книжками, — махнула я рукой.
Закрыла дверь купе, и тут из громкоговорителя на весь вагон полилась величественная песня:
'Славное море — священный Байкал,
Славный корабль — омулевая бочка…'.
Все люди, стоявшие в проходе, не отрывали глаз от прекрасных ночных берегов, которые плавно изгибались, открывая удивительные, захватывающие дух, виды. Уверена, что все они, как и мы с дедом, гордились нашей великой страной, такой большой, необыкновенной!
И историю этой песни я знала. В омулевых бочках когда-то, в старину, Байкал переплывали беглые каторжники с Нерчинских рудников. Это ж как людям хотелось жить и быть на свободе!
Миражей мы, разумеется, так и не увидели, но вернулись в купе воодушевленные и под впечатлением.
— А эта молчаливая женщина в синей кофте — знаешь, кто она? — спросил дед. — Которая в начале прохода стояла у окна.
— Не знаю, — я полезла в сумку в поисках одежды. Утром будут очередные станции, и мне хотелось выйти в чем-то новом. Вдруг Диму ненароком встречу. — Кто?
— Немка. Самая настоящая.
— Да ты что? А ты откуда знаешь?
— На перекуре люди сказали. Представляю, как она смотрит на наши просторы из окна поезда и думает: «Эх, а если бы победили тогда, все это нашим могло быть!». Только никогда этого не было и не будет! Не отдадим!