Железнодорожница
Шрифт:
А эти двое по-прежнему не обращали на меня никакого внимания. Я тихонько села на стул и от скуки принялась наблюдать за ними.
И опять поняла — ну ничего, абсолютно ничего в моей душе не переворачивается при виде Пал Саныча. Как будто и не было никогда тех счастливых мгновений, проведенных вместе. Сколько раз мы летали вместе по всему миру! В каких интересных и значимых событиях научного мира участвовали! С каким вкусом обустраивали наш досуг! А вот поди ж ты.
Может, потому что, пробыв в другом мире всего месяц, я поняла — счастье не в этом? Не в том, чтобы
С чего я взяла? Да видно было невооруженным взглядом, как он преданно смотрит на нее. Каким счастьем светится его лицо, как вспыхивают его глаза, стоит ей лишь обернуться к нему.
Бедный мой профессор! Почему же не сложилась у него долгая совместная жизнь с самой любимой женщиной на свете? Он никогда мне не рассказывал. Я лишь знала, что от нее был старший сын, который крайне редко виделся с отцом и жил в другом городе. Имя еще у него такое странное, даже не вспомню. Намного больше мне было известно про Татьяну Олеговну и бесконечную череду молодых любовниц. Они не давали ему человеческого отношения. А он и не ждал. Он всегда знал, что им от него нужны деньги да продвижение по карьерной лестнице.
Я и сама бы не выбилась из обоймы девиц для легкого времяпровождения. Если бы не дала понять, что он интересен мне, как человек.
— Ну что, Наденька, я у тебя молодец? — Пал Саныч закончил очередной тезис и стоял, потирая руки.
— Ты у меня золото, — Надежда вытащила последний распечатанный лист и аккуратно скрепила его с остальными листами, — гений! Это ж надо — такое придумать!
— А меня вдохновение накрыло, — начал он хвастаться и вдруг увидел меня, — ой, а вы давно ждете?
— Нет-нет, все нормально, — я поднялась со стула и принялась показывать бумаги, — смотрите, здесь все на отдельных листах. Отдельный вопрос — отдельный лист. Если информация вышла на два листа, они скреплены.
— Вы извините, — сказала смущенно Надежда Аркадьевна, — мы сразу вас не заметили, так увлеклись построением структуры взаимодействия видов транспорта… Давайте, я чайник поставлю, кофе выпьем!
— Нет-нет, что вы! — я поспешила отказаться. — У меня полно дел. Бумаги отдам да поеду дальше.
— Да вы вся мокрая! — ужаснулся Пал Саныч. — Наденька, помоги товарищу, а я пока в буфет сбегаю.
Он даже не взглянул на мои бесстыдно обтянутые мокрым платьем прелести. Так был поглощен своей супругой и научными изысканиями.
Помощь заключалась в том, что Надежда включила настольный маленький обогреватель и направила струю на мое платье, а я старательно теребила ткань, чтобы скорее подсохла.
Потом мы пили кофе с удивительными рогаликами, которые принес из буфета Пал Саныч. Дед тоже иногда приносил такие из булочной. Необыкновенно вкусная румяная сдоба, завернутая в своеобразный хрустящий рожок. И почему такие в мое время не делают?
— Ладно, мне пора, — напившись и наевшись, я поднялась, — мне в ателье надо, новую форму забирать. Спасибо за
— До свидания, — по очереди сказали Пал Саныч и Надежда, — приходите еще!
Когда я по лужам дошлепала до остановки, как раз подошел трамвай. То, что надо! Трамвай едет почти до самого ателье.
Войдя в вагон, я сразу подошла к специальному устройству, через которое оплачивался проезд. Нижняя часть его была из железа, а верхняя из прозрачной пластмассы, в которой имелась щель. Я хотела кинуть в щель пять копеек, но вовремя увидела надпись «проезд 3 копейки». Так, значит, это в автобусе пять копеек, а здесь всего три. Кинув три копейки, я покрутила ручку сбоку. Чтобы вышел билетик, надо было крутить вручную, пока не увидишь, что появилась черточка, с которой начинается другой билетик.
И все люди, вошедшие со мной на остановке, делали так же. С привычным видом они выдвигали билетик с помощью круглой штуки и резким движением отрывали его. И никому не приходило в голову билет забрать, а деньги в щель не бросить. Хотя технически это было возможно.
Я надела форму полностью, вместе с беретом, и взглянула на себя в зеркало. Отпад! Инна радостно покраснела, увидев мой восторг.
— Что, нравится?
— Еще как! — я подняла большой палец вверх.
— Подождите, дайте я посмотрю.
И она принялась проверять, все ли швы прострочены, как полагается, все ли сидит строго по фигуре. Наконец она от меня отошла на пару шагов и еще раз придирчиво все оглядела.
— Порядок! Можете снимать.
— Ой, а можно я в ней пойду? — я бережно водила руками по гладкой серой ткани юбки. И как Альбина могла отказаться носить такую красоту? — Пусть все видят, что я — железнодорожница!
Я вышла на крыльцо ателье в прекрасном настроении. На мне был форменный костюм с иголочки, берет с железнодорожной эмблемой, на ногах синие туфли, а в руке — синяя сумочка. Платье, слегка сырое, заботливо свернутое, удалось запихать в сумку.
Я оглядела блестевшую после дождя улицу. Сквозь густые облака местами несмело пробивались неяркие лучи закатного солнца. Отовсюду слышалось радостное щебетание птиц. Старинные здания через дорогу темнели мокрыми пятнами — привет от прошедшего ливня. Большие окна с причудливыми деревянными рамами отражали блеск и очарование наступающего вечера.
И так захотелось зайти к Лариске! Окунуться в атмосферу старинного дома, попить чаю за уютным столом, послушать умного человека. Наверняка она уже пришла с работы. А если нет, так пройдусь до электрички и домой.
Дверь мне открыла хозяйка дома.
— Привет, — улыбнулась я, проходя в прихожую, — как тебе моя новая форма?
— Привет, — Ларискино лицо показалось мне каким-то напряженным и испуганным.
Из туалета донесся шум смываемой воды из бачка, лязгнула щеколда.
— Ой, я невовремя? Ты не одна? Извини, я, наверно, пойду.
Но в этот миг со стороны санузла в прихожую вышел… Андрей.
Он тоже застыл при виде меня. Так мы и стояли, как два изваяния, с широко раскрытыми глазами и изумленными физиономиями. Первой опомнилась Лариска.