Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]
Шрифт:
— Уже поставила, мисс Канда. Так вы идёте?
— Видите, как нами командуют? — пожаловалась девушка Чарити. — Поэтому оставайтесь на ланч, прошу вас.
Чарити попыталась возразить, но Рики остановила её:
— Кого же угощать, как не друзей? Оставайтесь, выпьем кофе. А ты, Вэл, ступай мыть руки. Что значит, уже мыл? Пойди вымой ещё раз, они у тебя как у землекопа!
— Рики любит строить из себя строгую мамочку, — пояснил Вэл удивлённой Чарити. — Как только перестаёшь замечать её наставнический тон, он проходит. Но в том, что руки
И он отправился в ванную, сопровождаемый ворчанием Рики:
— Не вздумай вытираться гостевым полотенцем. Ты знаешь: они висят только для того, чтобы все видели, что они есть.
Когда Вэл вышел из ванной, в Длинном Зале никого не оставалось. Семья, не дождавшись его, уселась за ланч. У лестницы лежала небрежно отброшенная шкатулка с крышкой для письма. Вэл подобрал её, полагая, что имеет полное право взять себе эту старинную вещицу.
Глава 7
За удачу!
Однако, подумав, что шкатулка никуда не денется за время ланча, Вэл пристроил её на кресло и направился в столовую. Люси настаивала на необходимости принимать пищу в этом тёмном и мрачном помещении, хотя все Рэйлстоуны испытывали настоящее отвращение к нему. Столовая казалась наиболее неуютной комнатой из всех в доме. Деревянные панели стен, мозаичный пол, хрустальные канделябры и мраморный камин придавали ей зловещий вид. К тому же стены были украшены отвратительными натюрмортами с изображениями убитой дичи, потакавшими дикому вкусу средневековых обитателей и не вызывавшими у современных людей никаких положительных гастрономических эмоций. Только Рики нечестиво веселилась, поглядывая на них.
Впрочем, длинный массивный стол и кресла с высокими спинками в комплекте с большими буфетами и посудой китайского фарфора были вполне симпатичны, если конечно, не принимать во внимание их громоздкий вид. Стол был застелен полотняной фиолетовой скатертью из личных запасов Рики. Расцветка скатерти не гармонировала с посудой, выставленной Летти-Лу. Когда Вэл вошёл, Чарити как раз рассуждала на тему соответствия салфеток, китайского фарфора и стаканов.
— По-моему, эти красно-зелёные блюда выглядят несколько светлее, чем необходимо, — уголки рта Чарити сложились в предательскую улыбку.
— А по-моему, нисколько, — отозвалась Рики. — Скатерть по тону вполне подходит к расцветке убитых уток на картинах.
— Уток? — Чарити подняла взгляд на картины. — Да, пожалуй. Но тогда получается, что утки — это деталь, которую специально подчеркнули цветом скатерти.
Рики пристально разглядывала картину на стене:
— Конечно. Полагаю, картины в нашей столовой уникальны. В наши дни больше никто не позволяет себе украшать столовые портретами мёртвых уток.
— Думаю, те, кто не украсил столовые подобным образом, должны только поблагодарить Бога, — заметил Руперт.
— Утки довольно гадкие.
Рики стояла на своём:
— Нет уж, уточки премилые. Например, выражение
— Передайте, пожалуйста, хлеб, — вмешался Вэл, пытаясь прервать обсуждение художественных достоинств картин.
Рики невозмутимо подвинула к нему блюдо с золотистыми ломтиками кукурузного хлеба и продолжила:
— Полагаю, утки выполнены в несколько сюрреалистической манере. Они отдалённо напоминают общепринятые ночные кошмары.
Стараясь не смотреть на уток, Чарити спросила:
— Но, может быть, в доме есть и действительно хорошие картины?
— Три действительно хорошие картины из нашего дома отданы в музей, — пояснил Руперт. — Это полотна не слишком известных мастеров. Но картины интересны с исторической точки зрения. Одна из них — портрет леди Риканды, ещё на одной изображён Рик, тот самый пират, который потом пропал без вести. ЛеФлер говорит, что эти картины — самое ценное, что у нас есть. Кстати, я видел репродукции этих картин. Так вот, Вэл очень похож на Рика. Если бы не разница во времени, можно было бы сказать, что Вэл позировал художнику, писавшему этот портрет.
Все обернулись к Вэлу. Весьма польщённый, он привстал и поклонился:
— Я всегда смущаюсь, слыша комплименты в свой адрес.
— Почему ты решил, что это комплимент? — усмехнулся Руперт.
— А что же ещё? — скромно потупился Вэл. Усаживаясь, он случайно задел кусочек хлеба, который только что намазал маслом, и уронил ломтик на скатерть. Маслом вниз. Рики натянуто улыбнулась, раздумывая, как загладить неловкость ситуации, но Вэл и сам нашёл, что сказать в оправдание:
— Если бы ты, Рики, была хорошей хозяйкой, то в знак солидарности уже бросила бы на скатерть свой бутерброд рядом с моим. Тогда все решили бы, что у нас такая застольная традиция, а вовсе не дурные манеры.
Рики поспешила сменить тему, предложив Чарити отведать бобов.
Чарити так же попыталась направить разговор в другое русло:
— Значит, Вэл похож на того, чьё привидение бродит в доме по ночам, — задумчиво начала она. — Как-нибудь я обязательно съезжу в город, зайду в музей и взгляну на этот портрет. Надо только рассказать мне, где именно его искать.
— Я не знаю, — покачал головой Руперт. — Всё, что мне известно, это тот факт, что портрет числится в каталоге под пунктом «Портрет Родерика Рэйлстоуна в возрасте восемнадцати лет».
— Сейчас Вэлу тоже восемнадцать, — Рики гоняла ложкой по тарелке кусочки дыни. — Но дядюшка Рик пропал без вести уже в более зрелом возрасте.
— Давайте посчитаем. Родерику, родившемуся в 1788 году в феврале, было четырнадцать лет, когда умерли его родители. Он исчез в 1814 году. Значит, в момент исчезновения ему было двадцать шесть лет.
— На год меньше, чем тебе сейчас, — сказала Рики.
— Или ты на девять лет старше, чем он в момент написания портрета, — добавил Вэл. — Но к чему эти упражнения в математике?