Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

А Хаджи-Мурат, прибывший в тот день к имаму⁷² из Хунзаха со своими джигитами, добавил:

– Слова - те же пули, попусту их не трать.

* * *

…С того дня, когда Шамиль овладел Гергебилем и возвращался на отдых в Дарго, минуло два года.

Глава 7

…С незапамятных времен у горцев Кавказа бытует понятие «абрек». У осетин - «абыраег», у адыгов - «хеджрет», и так далее от перевала к перевалу, от народа к народу… Но в разное время понятие это имело в горах и разное значение.

Абреками называли себя те скопища «сабель и

ружей» свирепых башибузуков, пытавшихся захватить власть в Хунзахе - столице Аварского ханства в период безвластия⁷³, когда в результате кровной мести был убит в мечети второй имам Гамзат-бек, беспощадно вырезавший перед этим всю ханскую власть. Шамиль сурово и кроваво, как и пристало Кавказу, положил конец их бесчинствам.

Абреками называли и горских «Робин Гудов», разных мастей заступников простого народа, боровшихся свинцом и сталью, хитростью и обманом против горской знати и государевой администрации⁷⁴.

Царское командование величало абреками всех немирных горцев, совершавших набеги, во все три периода Кавказской войны. Имелись в виду горцы, не входившие в имамат Шамиля; порою в абреки записывали и наиба имама - аварского льва Хаджи-Мурата за его дерзкие и грабительские набеги, как, впрочем, и других отчаянных горских сорвиголов.

Существуют в горах и другие «цвета» и «оттенки» абречества⁷⁵, однако абреческая судьба Дзахо Бехоева сводилась к самой расхожей кавказской правде: «Был человек, и нет человека», ушел человек в горы из-за крови - «за кровь». «По трагическому стечению обстоятельств…» - обыкновенно в таких случаях выводило в учетном «гроссбухе» сонное перо царской канцелярии.

В кавказской песне звучит тот же вердикт, только омыт он слезами и горской кровью, которая «…и сейчас остается прежней: это - альянс воды горного ручья с искрами, исторгнутыми ударом железа о кремневую скалу»⁷⁶.

Он был обычный человек,

Теперь кричат ему: - Абрек!

Любимую спасая,

Убил он негодяя.

Исполнил он мужчины долг,

Теперь скитается, как волк.

Поступок был прекрасен,

Но стал он всем опасен.

Нет ничего - осталась честь.

А след взяла слепая месть.

И нет нигде покоя,

Как вечному изгою…

* * *

…Знал эту песню и Джемалдин-бек. Хорошо знал. С детства знал. Но… знал и то, что пока Дзахо-канлы не будет убит, не будет положен конец и кровомщению. Никакой алым или дият, взысканный с рода Бехоева, не охладит его сердце. За убийство соплеменников, за бесчестье для целого тейпа ему, Ахильчиеву, как самом ближайшему родственнику, не только дозволялась, но и вменялась священная обязанность найти и убить виновника без всякого суда или разбора дела… Адат⁷⁷ велел, адат указывал: «В случае, если мужчина

убьет соплеменника-одноверца, а потом скроется, с него трехмесячный штраф и семеро кровников. На того, кто не подчинится сему решению, падает двойная кровь и двойной бук - расходы по ранению или смерти»⁷⁸. В подобных случаях скоро мириться с кровником или его родней, брать ыкуп или удовлетворение для обиженной стороны было бы постыдной слабостью и малодушием.

Знал Джемалдин-бек и то, что кровная вражда и семейные распри между сильными тейпами тянулись порой десятки, а то и сотни лет; горы знали немало историй, когда захватывались и уничтожались целые аулы; людей убивали или продавали на невольничьих рынках в рабство.

Знал он и то, что канла переходит по наследству от отца к сыну и распространяется на всю родню убийцы и убитого. Самые дальние родственники убитого будут обязаны мстить за его кровь… Оттого сила и значение любого рода со времен сотворения мира во многом зависят от числа кинжалов и папах кровомстителей, которых он может выставить. Каждая капля крови, по мнению горца, обязана быть отомщена, ибо кровь покойника не перестанет кипеть и его не допустят небесные ангелы к престолу Всевышнего, доколе не будет взята кровь за его кровь.

…Именно поэтому Ахильчиев-волк приказал своим нукерам вырезать весь аул до последнего старика.

…Именно поэтому Ахильчиев-волк словчил в разговоре с наибами Шамиля Талгиком Аргунским и Тарамом Сунженским, заручившись их грозной поддержкой, обсказав все так, что люди Аргуни якобы предали Газават и взяли сторону русских.

…Именно поэтому в беседе с самим имамом Джемалдин-бек умело сыграл на его верности своему слову, своим «железным» низамам⁷⁹, которым следовали все горцы от последнего поденщика до знатнейшего наиба.

* * *

– Перед лицом Аллаха, Пророка и твоим, о Всесильный правитель… я готов поклясться здоровьем своих детей… Дзахо Бехоев, полукровка из Аргуни, похитил нашу Бици… Ужели дозволишь коршуну унести голубку в своих когтях из родного гнезда? Ужели отступишься, о неотступный имам, от своих низамов и дозволишь опозорить честь нашего рода, который предан тебе, как кинжал ножнам?

– Ты утверждаешь, что аул Аргуни протянул руку помощи нашим врагам? Как это может быть, чтобы народ предал свою родину? За их спинами родное ущелье, родной аул… следовательно, их колыбель, их совесть…

– Но, повелитель!

– А этот, как его, полукровка?..
–  Шамиль, не шевелясь, пристально посмотрел на своего мюршида.

– Дзахо Бехоев, мой повелитель.

– Он осетин?

– По крови матери, повелитель.

– Так значит, Дзахо? И ты точно знаешь, что он увез ее в свое ущелье?

– У меня есть свидетели. Известный тебе алдары Тахир, племянник уважаемого Ханпаши, уже отправился со своими людьми в Аргуни… Но родственники Бехоева… их много, имам… Они могут не выдать вора… Как бы не пролилась кровь.

– Старая история… - Шамиль глубокомысленно задумался.
–  Но, может быть, они любят друг друга? Девушка нашла себе жениха… Ушла с ним. Не лучше ли вам ждать почетных гостей и приглашения на пир? За кукурузными лепешками и жирной бараниной вы быстрее договоритесь о маслаате, чем с оружием в руках?

«Событие, не выходящее из ряда вон для наших гор, - подумал имам.
–  Обычное дело, что родственники оценивают девушку, как доходную статью, и хотят поиметь побольше. Возможно, ахильчиевский род попусту беспокоит меня?.. Вайнахи жадны до денег…»