Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

– Усе в «ножнах», батюшка-государь?!

Граф лишь отмахнулся от назойливого атамана, но тот, будто и не заметив, поравнялся с ним и, вытирая шелковым отворотом черкески слезы, застилающие нахлестанные ветром глаза, озаботился:

– Виданное ли дело? Негоже, батюшка-государь, наперед-то… в пекло лезть! Неровен час, тьфу-тьфу… чокнет вас пулькой чечунский шайтан, и ау…

Воронцов бесстрастно продолжал покачиваться в седле, направляя коня на обочину тракта, где «помол» пыли был не столь велик; и за то короткое время, в которое конь, потрясывая белой гривой, пересекал пустынный шлях, в сердце Михаила Семеновича остывал охвативший

его было пыл душевного отчаянья.

Заводовский, потерпев неудачу в «лобовой атаке», рук не опустил, зашел с другого фланга с масляной улыбкой и заготовленной речью.

– Спешу выразить восхищение вами и вашим обращением к войскам, ваше высокопревосходительство! Чистое дело - краше не слыхивал… А как десять тысяч глоток кричали вам «ура»?! Истинно - батюшка-государь!.. Во имя торжества победы и Государя.

– Да… в России исстари все происходит не благодаря, а вопреки… - скорее самому себе, чем кому-то, констатировал граф.

– Не понял. Прошу покорно повторить, ваше… Тю-у ты, дьявол шальной!
–  густым басом рявкнул на рысака атаман и задал ему кнутовищем по горбатой, с розовыми ноздрями морде.

Воронцов дождался, когда генерал «выправил» занудившегося коня, и, философски растягивая слова, молвил:

– Я не одержим Кавказом, атаман, но одержим верноподданическим чувством к России. Впрочем, - Михаил Семенович провел кончиком языка по верхней губе, вглядываясь в вырастающую и уходящую в горизонт цепь снеговых гор, - мои приверженности и вкусы меняются с каждым днем. Смотрите, голубчик, смотрите лучше, атаман!
–  Граф восторженно указал перчаткой на заснеженные, искрящиеся на солнце, подобно голубым алмазам, пики.

– Ну-т, горы, - обыденно буркнул Заводовский.
–  Я их тут боле двадцати лет наблюдаю. Устал, право.

– Вот именно, горы!..
–  не слыша сентенции собеседника, подчеркнул Воронцов.
–  В гордом профиле Кавказа застыла красота и жестокость. Красоту я оставлю, а жестокость… сомну, уничтожу.

– Это как же вас понимать прикажете?

– Видите ли, Заводовский, я мог бы увести отсюда свою армию, оставив эту первозданную, девственную красоту нетронутой… И в ледяных чертогах Шамиля вряд ли бы прослезились по сему поводу, но!..

Граф победоносно посмотрел в напряженные от внимания глаза атамана и с лисьей, хищной улыбкой продолжил:

– Но вот какое дело, Заводовский… Каждое Божье утро, когда я просыпаюсь и совершаю прогулку верхом, я все больше и больше влюбляюсь в эту дикую, полную тайн и легенд страну. Нет, я не наивный романтик, Заводовский, я прагматик и реалист. Но признаюсь, голубчик, Кавказ покорил меня. Я всей душой люблю и ласковый, покладистый Крым, однако!..
–  чувствую, без Кавказа мне будет одиноко, как без любимого младшего сына… Да, да, пусть непослушного и шкодливого, ну так ведь это до времени… до зрелости… Я отношусь к той категории отцов, Заводовский, кои не жалеют розгу, дабы не испортить дитя. Нет, нет, в Кавказе решительно есть магия, которая чарует. И именно это… заставляет меня, как Господа Бога, изгнать этих вероломных, грязных дикарей из рая. Что-что?
–  Граф, недовольный, что его перебили, с возмущением посмотрел на атамана.

– «Вероломных»! Как точно, ваше сиятельство! Это слово хотел сказать и я. Ваше высокопревосходительство!
– Заводовский, как старый преданный пес, с тоскливым восхищением заглянул в глаза своему хозяину.

– Ну, что еще?!
–  Воронцов не скрывал раздражения.
–

 Случилось невероятное? Да?! Вы привезли мне в мешке голову Шамиля?

– Никак нет, - обиженно промычал Заводовский, но тут же ожил лицом и горячо выдал: - Этот поход… этот святой поход… эта экспедиция! Вам… вам, отец родной, принесет славу самой просвещенной страны!

– Думаешь?
–  Граф не удержал улыбки.

– А как же-с?.. Даже очень обязательно, батюшка-государь.

«Да уж лучше шумную славу, - едко усмехнулся в душе граф, - чем тихое помешательство». А вслух отрезал:

– Я не лицемер, Заводовский. Я просто слуга России. Прошу помнить о сем.

– Да, да!
–  с готовностью подхватил атаман.
–  Не иначе! Я помню-с, ваше высокопревосходительство. За Тереком Россия, и она…

– О-о, нет, голубчик. Здесь вы опять не правы, - наставнически поправил наместник.
–  Зачем «за Тереком»? Теперь и это все Россия.
–  Воронцов сделал щедрый жест рукой, будто собирал до кучи все горные цепи Кавказа.
–  Вы и так, милейший, в России, ну-с, разве только что… на ее горячих границах… Вы можете, Николай Степанович, мне объяснить, в чем главное отличие Империи? Вижу, не напрягайте лба, вам это не по силам, любезный… Так вот: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Так и государство - бездарно и недальновидно, ежели не мечтает стать Империей. Впрочем, вы… уже стали генералом, Заводовский. Поздравляю. Дерзайте стать главнокомандующим, мой друг.

– Но следует помнить и заветы Ермолова, ваше сиятельство. Не зря бают: тише едешь - дальше будешь.

Атаман поздно спохватился, с испугом уразумев, что наступил на больную мозоль графа. Воронцов поморщился, словно отведал кислющего зеленого крыжовника. Любое упоминание о Ермолове, равно и Вельяминове, выводило его из себя.

– Хорошая цитата подобна изюмине в хлебе, атаман, - холодно отрубил он.
–  Но не выпекай хлеб из одного изюма. Вам стоит заучить и другое, Заводовский: удача открывает двери даже там, где их нет. Я уже слышу, как мчится неистовая конница Шамиля…

– Где?!
–  всерьез насторожился атаман и огляделся окрест.

– У себя в голове, генерал, - снисходительно пояснил граф.
–  Впрочем, неважно. Вам сего один черт не услышать, Заводовский. Зато вы, насколько я осведомлен, недурно выучились танцевать лезгинку? Браво! Важное, я бы сказал, просто стратегически необходимое качество для генерала.

– Батюшка-государь… - В расширенных глазах атамана скакала мольба.

– Стыд не дым, глаза не выест. На первый раз прощаю вас, Николай Степанович. Но впредь не будьте буффонадным генералом. Ежели нет… и вы способны только на эти лубочные фокусы… обещаю, найду вам замену. Je vous arranderai ca⁴⁷.

И, уже не обращая внимания на стушевавшегося l'adjoint⁴⁸, окруженный подъехавшей свитой, граф обратился к человеку в пенсне из шумной компании гражданских чиновников.

– Что вы там без конца пишете, сударь?
–  Воронцов указал на торчавший из седельного подсумка пухлый блокнот.

– Правду, чтобы ее потом не исказили, ваше сиятельство, - приподнимая гражданскую шляпу, робко улыбнулся зардевшийся, как девица, молодой человек.

– И какую же правду, любезный? Хотите назвать мою армию «великой», как некогда назвал свою незабвенный Наполеон?