Железный Ворон 2
Шрифт:
Я обвёл взглядом студентов, которые тут же притихли. Слово «дар» подействовало.
— Он, как бы это сказать… в общем, чтобы мне использовать заклинание, делать что-то эдакое, понимаете, мне нужно… как бы заново услышать его основу. Теорию. И тогда я будто схватываю на лету. Как… как будто вспоминаю. — Я развёл руками. — Не знаю, как это объяснить. Просто… объясните мне ещё раз, в двух словах, как эти кулаки делаются, а? Если вас не затруднит, магистр.
Я не просил о поблажке. Я просил о помощи, но так, словно это — особенность
Хихиканье в толпе тут же смолкло. Студенты смотрели на меня с любопытством. Моя легенда о «пробудившемся даре» обрастала новыми, странными подробностями.
Магистр Громов нахмурился ещё сильнее. Он смотрел на меня, пытаясь понять, издеваюсь я или говорю правду.
— «Услышать основу»? — прорычал он. — Что за бред…
Но он видел, что я не шучу. И весь курс ждал его реакции.
— Ладно, — он наконец сдался с тяжёлым вздохом. — Слушай внимательно, «одарённый», потому что повторять я не буду.
Он вытянул свою огромную руку.
— Ты концентрируешь эфир в предплечье. Затем направляешь его в кисть, одновременно уплотняя его и смешивая с эманациями стихии Земли, которые ты должен вытянуть из самого пола этого полигона. Эфир даёт форму, Земля — прочность. Понял?!
Он говорил быстро, грубо, но это была именно та «теория», которая была мне нужна.
— Понял, — кивнул я. — Спасибо, магистр.
Я повернулся к Родиону.
— Ну, теперь я готов.
Так… Земля… Эманации… Эфир из предплечья… Вроде несложно…
Я вытянул руку и закрыл глаза. Я сосредоточился. Ощутил поток эфира в своём предплечье, почувствовал, как он начинает пульсировать. Затем я «потянулся» вниз, к полу. Почувствовал мощь камня, тяжёлую, стабильную энергию Земли.
И тут… я уловил нечто ещё.
В глубине, под каменными плитами полигона, я почувствовал другой дар. Не Воронцовых. Голицыных. Это место было пропитано их силой, их тренировками. И под эманациями холодной Земли, я ощутил жар. Там, в недрах, билось сердце стихии Огня. Раскалённая лава, дикий, необузданный огонь.
И мой дар, мой странный, пробудившийся дар, не стал выбирать. Он просто… взял всё.
Это ощущение наполнило меня диким восторгом. Эманации Земли и Огня из недр полигона хлынули в меня и смешались во взрыве с эфиром из моего тела.
Я открыл глаза.
И сам испугался того, что увидел.
Моя рука преобразилась. Но это был не «каменный кулак».
Она была покрыта коркой из чёрного, застывшего вулканического камня, но в трещинах между пластинами этой брони… горел огонь. Настоящий, жидкий, раскалённый огонь, как лава. От моей руки исходил жар, который я чувствовал даже щекой. Она не просто была твёрдой. Она была раскалённой.
Я был в восторге и ужасе одновременно.
В зале снова воцарилась гробовая тишина.
Все студенты, как по команде, сделали шаг назад. Родион Голицын смотрел на мою руку, и его лицо было белым как полотно. Он, как мастер стихий, понимал, что я сделал. Я не просто смешал две энергии. Я смешал две противоположные стихии — Землю и Огонь — в одном плетении, что считалось невозможным для мага его уровня.
Магистр Громов, который до этого смотрел на меня со скепсисом, теперь смотрел с откровенным, неприкрытым шоком. Его рот был приоткрыт.
— Что… что это за… плетение? — прохрипел он, не веря своим глазам. — Такого… не существует…
Я посмотрел на свою пылающую, потрескивающую руку, потом на окаменевшего от ужаса Родиона. Весь зал замер в благоговейном страхе.
Я поднял свой пылающий кулак, поднёс его к лицу, словно собираясь прикурить от него сигарету, и с самой невозмутимой ухмылкой, на которую был способен, спросил в звенящую тишину:
— Кому-нибудь надо прикурить?
Глава 4
Если бы до этого в зале была тишина, то теперь она стала абсолютной, вакуумной.
Кто-то из студентов в задних рядах нервно хихикнул и тут же замолчал, испугавшись собственного звука.
Родион Голицын смотрел на меня так, будто я был не просто врагом, а каким-то первобытным, непонятным божеством огня и камня, которое спустилось в их мир и начало шутить шутки. Он открыл и закрыл рот, не в силах произнести ни слова.
Магистр Громов очнулся от своего ступора.
— Воронцов!!! — взревел он, и его голос эхом прокатился по залу. — Немедленно! Прекратить! Плетение!
Но в его голосе была не только ярость. В нём был… страх. Он боялся, что я не смогу это контролировать. Что эта нестабильная, невозможная магия сейчас рванёт и разнесёт половину полигона вместе со всеми нами.
Я посмотрел на свою пылающую руку, потом на бледное лицо Родиона, потом на перепуганного магистра. И меня захлестнул дикий, пьянящий азарт.
— Подождите! Подождите, магистр! — крикнул я с восторженной улыбкой. — Самое интересное только началось! Разве не будет спарринга?!
Я шагнул к Родиону, протягивая ему свой пылающий кулак.
— Ну же, Голицын! Твоя стихия — лёд, моя — огонь и камень! Давай проверим, кто кого! Это же будет классика!
Родион Голицын, услышав моё предложение, сделал то, чего я от него никак не ожидал. Он не бросился на меня с проклятиями. Он просто развернулся и, спотыкаясь, почти бегом, вылетел из зала, как будто за ним гналась сама смерть.
Магистр Громов же, увидев, что я не собираюсь отменять плетение, а наоборот, хочу драться, принял единственно верное решение.