Желтая акация
Шрифт:
— Я об этом не слышал, — признался Тимох Сымонович, — но своим умом дошел до того же самого. Свернем немного в сторону, я вам покажу привитые мною яблони.
Пошли тропкой на более высокое место, чем то, по которому они все время шли. Вышли на поляну и ахнули…
Среди поляны стояло не меньше десятка яблонь и груш, суки гнулись до земли от крупных, красивых плодов.
— Угощайтесь, братцы! Интересно, как на ваш вкус покажется…
Попробовали. Ничего не скажешь, первый сорт!
— Вот видите! А всего и хлопот было — только привить. Правда, приходим со Стасем, перекапываем землю вокруг,
Иван Степанович был явно восхищен:
— Это же не только для себя, но и для людей?
— А как же! У нас все знают: яблоки есть можно, но деревья портить нельзя, за это я не прощу.
Отсюда они спустились еще ниже и подошли к лощине, через которую шумел ручей. Гиляр сразу, разогнавшись, перескочил на другую сторону. А там стоял огромный и высокий пень. Неизвестно, сколько лет было тому дереву, от которого теперь остался пень. Гиляр решил пошутить. Он вскочил на пень, поднял вверх правую руку и торжественно начал:
— Дорогие товарищи! Собрание юных натуралистов в полесской пуще объявляю открытым!
И тут произошло такое, что в первые минуты даже Тимох Сымонович растерялся, как он потом искренне признался.
Послышался треск, визг, над пнем поднялась целая туча пыли, а в ней исчез наш Гиляр.
Девочки подняли крик. Тимох Сымонович схватил в руки винтовку и вогнал в ствол патроны. Но визг не прекращался. Туча немного уменьшилась, но Гиляра все еще не было видно.
Куда он исчез?..
Вдруг, как из-под земли, а фактически действительно из-под земли, выскочило что-то рябое и бросилось в сторону… Тимох Сымонович ударил из обоих стволов. То «нечто» завизжало и скатилось под бугорок. Учитель и лесник бросились через ручей. Хлопцы — за ними. И тут же из-под земли вылезает… наш Гиляр. Это было такое диво: черный, грязный, будто в какой-то золе. Убедившись, что Гиляр жив, Тимох Сымонович побежал за пригорок. И что же он там увидел? В кого стрелял? Барсук! Огромный рябой барсук и жирный, как кабан рождественский. Лесник даже засмеялся:
— Ну и денек мне сегодня выпал! Не успел с сомом рассчитаться — н'a тебе, на барсука напал! Кто-то из вас, дорогие гости, такой счастливый, такую удачу принес. Теперь у нас мяса и сала на целую декаду. С таким запасом не то что из рогозовых корневищ оладьи можно печь, но даже из самого рогоза…
Теперь-то смешно, а что было несколько минут назад?
Барсука подтащили к пню и начали делать полный разбор всему происшествию: что, как, откуда и почему.
Что же получилось? Пень стоял, может, сто лет. Весь он струхлявел. Мощные корни его в земле истлели. Барсук же — он ведь с ленцой — посмотрел, что легко поддается, и сделал себе жилище в норе, на месте бывшего большого корня. А когда Гиляр сильно топнул ногой и пробил корку, так сразу и провалился в трухлятину. Она и поднялась тучей над пнем. Барсук же спокойно отдыхал после ночных путешествий. Когда на него свалился некий Гиляр (для барсука же он, конечно, некий!), барсук прямо ошалел от неожиданности и страха. Вот тогда он и начал визжать, пока выбрался наружу…
Смеху было столько, что даже дубы стали шуметь, будто стараясь унять расшалившуюся молодежь.
Галя, не теряя времени, пока Гиляр не умылся в ручье, так его и нарисовала в своей тетради.
— Когда мы будем рассказывать
А Иван Степанович, немного придя в себя, сфотографировал всю компанию возле убитого барсука. Сфотографировал барсука и отдельно. Теперь началось обсуждение: что делать с барсуком? Свежевать его на месте или нести к хате? Большинством решили: нести домой. Связали ему лапы, просунули под них жердь, взялись по трое с каждого конца и понесли. И эту картину сфотографировал Иван Степанович.
Таисия Васильевна смутилась:
— Только подумать! Хоть бы сон какой сегодня приснился, а то, как на грех, ничего не видела похожего…
Дома Тимох Сымонович управился с барсуком быстро. Снял шкуру, вынул жир в лохань, разрубил окорока, отделил мяса для ужина.
— Можно и почаще в такие гости ездить, — пошутила Галя.
— Если б каждый раз так везло, — в тон ей добавил Адам.
— А мы будем всегда Гиляра с собой брать, дело надежное, — добавил Иван Степанович.
А Гиляру было не до шуток. До сих пор он не мог успокоиться.
— Напугался, Гилярка? — пожалела его Зося.
— Пока проваливался, как мне казалось, в бездну, еще не так. Но когда подо мной барсук заверещал, напугался очень сильно. Я даже представить себе не мог, что со мной, куда я попал. А тут еще и рот, и уши, и глаза этой гнилью позасыпало. Теперь близко к тем пням подходить не буду, — признался он под конец.
Чтоб немного перебить настроение, развеселиться, девчата запели песню:
У нядзельку раненька Сіне мора калыхалася. У нядзельку раненька Сонейка ды купалася…Пропели одну, пропели вторую, и только когда завели третью:
Ой, не шумі ты, гаю, Не задавай мне жалю. Ой, не шуміце, лугі, Не задавайте тугі, —Гиляр улыбнулся и так стал подпевать (а у него голос неплохой), что и Таисия Васильевна отозвалась из хаты:
Я сама тугу знаю, Сама жаль разважаю…Эта сердечная женщина любила, чтоб все вокруг были веселы, счастливы. А тут действительно: такой хороший парень и так напугался.
И она, незаметно для других, будто по делу, раза три обошла его со сковородкой в руках, на которой лежали горячие угли и было насыпано немного ржаной муки: обкурить надумала от испуга.
Она верила, что именно это и помогло, так как Гиляр совсем оправился и даже начал песни петь…
Если обед у наших друзей был, как старые люди когда-то говорили, словно барский ужин, так что сказать про ужин в лесничестве в тот день, неизвестно. Во всяком случае, барсук был поставлен на стол хоть не целиком (без головы и окороков), но в очень пристойном количестве. Осталось от него куда меньше половины. А тут еще и орехи доедали, закусывали ими. Хозяйка несколько раз подходила к Гиляру и угощала его: