Жёлтая магнолия
Шрифт:
— Раз у нас сегодня проблемы с предвидением, тогда давайте вернёмся к наблюдательности. Осмотритесь, монна Росси. И скажите, если бы вам или вашим сородичам нужно было украсть эти бланки, как бы вы это сделали? Откуда бы пришли? Как это обычно делается у цверров? — в его голосе прозвучала какая-то издёвка, которая тут же растоптала хрупкие ростки сочувствия к маэстро, появившиеся у Дамианы в душе.
Он стоял и смотрел на неё пронизывающим взглядом, в котором сейчас ей почудилась какая-то неприязнь, совсем как в их первую встречу, когда он назвал
— О-ля-ля! Вы говорите так, будто все цверры — воры! И я в том числе, — воскликнула она, выдёргивая руку из его цепкого захвата и отступая назад.
— Ну не все, но скажите ещё, что эту науку плохо знают в гетто! Давайте же, монна Росси, раз сегодня вам так не везёт с предвидением, может, ваши опыт и наблюдательность что-то подскажут? — его лицо снова превратилось в бесстрастную ледяную маску. — Или я отдал напрасно шестьсот дукатов за вашу лавку?
— А я и не просила вас за меня платить! — воскликнула Дамиана, отступая ещё на полшага. — Так что не нужно меня теперь этим попрекать! Я завтра же пойду к ростовщику и возьму денег, чтобы вернуть их вам!
— Ну, это будет только завтра, а сегодня вы всё ещё работаете на меня, — он заложил руки за спину и сделал полшага ей навстречу, заставив снова попятиться к стене. — Хотя ваша работа и смахивает больше на дешёвый театр.
— Дешёвый театр?! Да чтоб вам пропасть! — воскликнула она, глядя ему в глаза и чувствуя, как её душат обида и злость.
Вчера она почти поверила, что маэстро не так уж и плох, и может быть нормальным человеком, если захочет. Но сегодня в него как будто бес вселился!
В другой раз эта злость помогла бы ей, но не сегодня. Сегодня от этой злости не родилось никаких видений. И все усилия их вызвать были напрасны, лишь ноздри ощущали запах подземелья, удушающей тьмы, и голова снова начинала кружиться.
— И это всё, что вы можете? — маэстро бросил трость возле скамьи и, засунув руки в карманы, язвительно спросил? — Ну же?! Это уже не монастырь, так что, никакого предвидения так и не будет?
— Что, опять наброситесь на меня, как в прошлый раз? — спросила она, прижимаясь к стене и поднимая подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
— Не заставляйте меня злить вас, монна Росси! — произнёс маэстро, делая ей навстречу ещё полшага так, что между ними осталось пространства на ширину ладони, и добавил уже тише и как-то мягче: — Я ведь совсем этого не хочу…
— Так вы специально всё это говорите? Чтобы меня разозлить?! — выдохнула она удивлённо.
Мир закружился, звуки куда-то отступили, Миа пошатнулась и вцепилась пальцами в руку маэстро, чтобы не упасть.
— Что с вами? — он подхватил её под локти и усадил на кованую скамью возле двери в кабинет доктора.
Миа прислонилась головой к шершавому камню стены и закрыла глаза. Головокружение начало отступать, но никаких видений оно так и не принесло.
— Держите, — услышала она голос маэстро и открыла глаза.
Он достал из кармана пакет с конфетами и протянул ей не глядя.
— О-ля-ля!
Надо же! Он решил о ней позаботиться?
Это было так неожиданно и даже… приятно. И всё это сбило с толку, особенно его мягкое: «Я ведь совсем этого не хочу…»
— Ну раз ваше предвидение работает только на конфетах… Или не работает? — он повернулся к ней, и его лицо было озабоченным и хмурым, но в нём больше не было ледяной жёсткости. — Ешьте. И говорите.
— Что там написано? — спросила Миа, отправляя конфету в рот и кивнув на газету в его руке, которую он достал из кармана.
— Ничего хорошего. Кто-то узнал про четвёртую «бабочку». И рассказал газетчикам подробности. Подробности… которых никто не знал, кроме узкого круга лиц, — маэстро свернул газету и похлопал ею по руке.
— Для вас это плохо, да? Что газетчики узнали? — спросила она тихо.
— Плохо — это не то слово, это если не катастрофа, то нечто очень близкое к ней, — ответил маэстро, глядя на серую стену больничного здания. — Лоренцо в ярости, и у нас совсем нет времени…
— Вы поэтому так расстроились? — спросила Миа мягко, и тут же поймала острый взгляд маэстро, впившийся в её лицо.
— Послушайте, монна Росси, — произнёс он холодно и почти официально, — ваше сочувствие — это меньшее, что мне сейчас нужно. Если ваши видения вызываются злостью, как мне сказал Лоренцо, то вам следует не сочувствовать мне, а делать совершенно обратное. Потому что сочувствие и злость — вещи несовместимые. Просто делайте то, ради чего вас наняли, большего от вас не нужно.
Он смотрел на Дамиану и их лица были совсем близко. Холодный взгляд синих глаз, безупречные черты… Смотрит и ждёт от неё ответов, а ей захотелось просто встать и уйти.
Почему его слова показались вдруг такими обидными? Она никогда не была чувствительной к чужому пренебрежению, но вот сегодня… Сегодня его слова жалили так, как будто он очень хотел её задеть и у него это получилось.
Ему не нужно её сочувствие, ему нужны только ответы.
Да чтоб вам пропасть! Всем вам, клятым патрициям! Вместе с вашим островом! Утонуть в лагуне, никто бы и не плакал! Проклятые Скалигеры! Да от вас одни только беды!
А ведь мама предупреждала, когда говорила о том, что дар необходимо скрывать. Вот именно об этом она и говорила — патриции используют его себе во благо, выпьют тебя досуха и потом выбросят, как пустую устричную раковину. Не стоит обманываться.
И вот, пожалуйста! Он даже конфеты принёс только ради этого — чтобы добиться нужного результата! Сначала подразнил её, как бойцового петуха, а потом, нате вам конфетку, монна Росси! Надутый индюк! А она-то глупая сначала подумала, что он о ней позаботиться решил! А это всё ради видений. Не стоит удивляться, если он потом запрёт её в клетку в своём палаццо и будет кормить конфетами, лишь бы она говорила то, что ему нужно!