Желтоглазые крокодилы
Шрифт:
— Хватит ломаться, Жози. Дают — бери. Ну разве же это не чудесно? Наш проект принят, и на ура!
— Не могу опомниться. И ты могла говорить мне о нашей змеюке-мамаше! Ну ты представляешь, Ирис! Ему понравилось! Ему понравилась моя идея! Он выписал чек на двадцать пять тысяч евро только за одну идею!
— И за двадцать страниц, которые ты написала… А план у тебя хитроумный. Хочется читать дальше…
Жозефине захотелось даже заказать мясную солянку, чтобы отпраздновать столь радостное событие, но она быстро справилась с искушением.
— Ну разве не здорово, сестренка? — сказала Ирис, и в ее бездонных глазищах полыхнул желтый огонек. — Станем
— Я — богатой, а ты — знаменитой!
— Тебя это не устраивает?
— Нет… наоборот. Я могу писать все, что вздумается: никто не узнает, что это написано мною. Меня охватывает прямо-таки охотничий азарт, не поверишь! И потом я бы не справилась со славой. Когда я вижу, что нужно говорить и делать, когда выступаешь по телевизору, мне хочется залезть под кровать.
— А меня это напротив развлечет. Я так устала все время пребывать в образе идеальной женщины, Жози, я устала…
Ирис мечтательно застыла, Жозефина тоже молчала, не сводя глаз с сумочки. Потом Ирис вновь принялась за яичницу, откусила, потерла лоб:
— Ох, я забыла! Нашла тут одну статью, хотела тебе показать.
Она достала из сумочки сложенный журнал, бережно раскрыла на нужной странице.
— Вот! Это портрет Джульетты Льюис, ну ты знаешь, бывшей киноактрисы… Я говорю бывшей, но ей на самом деле едва за тридцать, просто она давно не получала ролей и начала петь. Смотри, что здесь написано! «Джульетта Льюис теперь солистка рок-группы, „Juliette and the Licks“», то есть по-нашему «Джульетта и лизуны», это слово само по себе провоцирует эмоции, а еще по словам пресс-атташе этих самых «лизунов», на сцене Джульетта Льюис носит настолько узкие трусики, что их даже можно назвать «стрингами». «Да, иногда ягодицы открываются почти целиком», — заявляет некий Крис, и в этот момент появляется сама Джульетта Льюис, напевая «Неге, we go, man» своим неподражаемым хриплым голосом.
— По-моему, ерунда какая-то…
— А я готова играть в эти игры!
— Задницу всем показывать?
— Создавать такие образы, чтобы продать книгу.
Жозефина поглядела на сестру, думая, не напрасно ли с ней связалась.
— Ирис, ты серьезно?
— Да, дурочка моя. Хочу устроить шоу. Настоящее шоу. Я продумаю его во всех подробностях и взорву телеящик! Он твердит мне это не переставая, наш издатель Серюрье: «С вашими глазами, с вашим обаянием, с вашей красотой…» Все это куда важнее, чем твои пальчики на клавиатуре и твоя эрудиция! Чтобы продать книгу, я имею в виду.
Она отбросила длинные черные волосы назад, царственно простерла руки к небу, словно просила благословения перед долгой дорогой, и вздохнула:
— Мне скучно, Жози, так скучно…
— Так вот почему ты все это затеяла? — робко спросила Жозефина.
Ирис непонимающе вытаращила глаза.
— Ну конечно… А ты как думала?
— Мне просто хотелось знать. Тогда в поезде ты мне сказала, что я тебя спасу от беды… Ты даже употребила слово «трясина», вот я и мучилась вопросом…
— А! Я тебе так сказала!
Она скривилась, словно Жозефина напомнила ей о чем-то неприятном.
— Именно так и сказала, слово в слово… и, вероятно, я имею право знать.
— Какая ты стала, Жозефина. «Имею право знать»!
— А почему нет? Мы с тобой теперь в одной упряжке, и, по-моему, было бы честно, если бы я знала, куда мы скачем.
Ирис смерила сестру взглядом. И правда, Жозефина изменилась! Стала жестче, смелее. Понимая, что отмолчаться не получится, она глубоко вздохнула и бросила в сторону:
— Все из-за
— Потому что любишь его? — спросила Жозефина с надеждой в голосе.
— Можно и так сказать. Я не хочу, чтобы он от меня ушел. Мне сорок четыре года, Жози, я такого человека больше не найду. Скоро моя кожа сморщится, грудь обвиснет, зубы пожелтеют, волосы поредеют. Я дорожу красивой сладкой жизнью, которую он мне дает, дорожу своей квартирой, домиком в Межеве, путешествиями, роскошью, картой «Виза Голд», социальным статусом мадам Дюпен. Вот видишь, я честна с тобой. Я не вынесу обычной заурядной жизни, без денег, без связей и без развлечений. Ну и потом, возможно, я его все-таки люблю!
Она отставила тарелку и закурила.
— Ты начала курить? — удивилась Жозефина.
— Это для образа! Тренируюсь. Жозиана, секретарша Шефа, бросила курить и отдала мне последнюю пачку.
Жозефина вспомнила сцену на перроне: Шеф целует секретаршу и подсаживает ее в вагон, поднимая так бережно, словно несет святые дары. Она никому об этом не рассказывала, но сейчас вздрогнула и подумала о матери: что будет с ней, если Шеф ее бросит и начнет жизнь сначала?
— Ты боишься, что он оставит тебя? — осторожно спросила она сестру.
— Мне раньше такое в голову не могло прийти. Но с некоторых пор — да, боюсь. Я чувствую, что он отдаляется, он стал смотреть на меня иначе, с каким-то другим выражением. Я даже приревновала к вашим перешептываниям на Рождество. Он говорит с тобой с большим уважением и симпатией, чем со мной…
— Что за ерунду ты болтаешь!
— Увы, нет. Я безжалостно точна. У меня много недостатков, но я уж точно не слепая. И чувствую, когда я человеку интересна, а когда нет. Не выношу равнодушия к себе.
Она проводила глазами струйку сизого дыма и вспомнила встречу с Серюрье. Он принимал ее в маленьком редакционном кабинете. Сыпал похвалами, глаза его искрились интересом и восхищением. Она чувствовала, как вновь оживает. Он был так предупредителен, так почтителен. Затягивался огромной сигарой, и в кольцах густого дыма возникали образы, намеченные Жозефиной. «Это вы здорово придумали про девушку, которая хочет в монастырь, а ее вынуждают идти замуж. Здорово придумали, что мужья умирают один за другим, и оставляют ее в богатстве и славе. Здорово придумали, что она хочет жить скромно и смиренно, но не может, и здорово, что она все время попадает в разные круги общества — от рыцаря к трубадуру, от проповедника к принцу… — Он ходил взад-вперед, и вскоре у нее закружилась голова. — Современно, при этом так мило старомодно, забавно, простодушно, с таким легким плутовством и народным юмором! Добавить еще капельку тайны, и вообще будет превосходно… Люди обожают сюжеты, где к истории Франции примешана религия, любовь, убийства, Бог и черт… но вы сами лучше меня знаете, я не хочу вам что-то навязывать! Меня все это просто очаровало. Честно говоря, я не думал что в такой хорошенькой головке может скрываться столько знаний и таланта… Откуда вы взяли эту историю про степени смирения? Это чудно! Просто чудно! Превратить женщину, которая мучит себя во имя смирения, в героиню поневоле! Гениальная идея!» В порыве воодушевления он крепко сжал ей руки. А потом выдал чек, добавив, что готов отдать остальное в любой момент. Ирис предпочла скрыть эту подробность от Жозефины. На дрожащих ногах она вышла из кабинета Серюрье. Сердце ее бешено колотилось.