Жемчужина из логова Дракона
Шрифт:
Советник нетерпеливо отмахнулся от лишних глаз, и слуга тут же удалился.
– Признаться, хотелось на тебя взглянуть, - гость сжал и без того тонкие, бескровные губы.
– Великий стихотворец… А тебе повезло. Надо сказать, весьма незаслуженно. Нимоа не всегда справедлив к ворам. Да… набраться наглости и вернуться в Вальвир… Но удача ведь может и отвернуться. Как думаешь?
Ветер выжидал. Новоявленный Тринн хотел вовлечь его в свою игру и что-то вызнать. Слово за слово. Или заставить сделать что-нибудь из ряда вон. И выставить прочь из города.
Советник напрасно ждал ответа, и это его раздосадовало.
– Что молчишь?
– А что говорить? Ведь не я желал видеть господина Тринна, а он меня.
– Я недостаточно ясно сказал?
– Советник ощерил остатки зубов.
– Зачем, выпей двар твою кровь, ты вернулся? Думал, столько лет прошло - и все забыто? Да? И чернь понесет тебя на руках по здешним улицам? Нет, память - это такая штука: как добрая - так на следующий же день выветривается, а как худая - из срока в срок за тобой потянется! И не говори потом, что не понял!
Ветер хорошо подумал, прежде чем сказать. Этот Тринн не просто так пришел. Он хочет знать, кому кого сегодня следует бояться. Стихотворец не раз упоминал и в Легене, и в Мирре, и в Исэре о том, что нужно иногда тревожить прошлое, дабы справедливость совсем не исчезла из этого мира. А говорили при том всякий раз об Олтроме и о бывшей его школе. Да что там, много о том говорено в последние полгода, со всякими разными людьми. А добрые люди не могли не донести того в Вальвир. И вот он, тот самый человек, что не хотел тревожить прошлого. Не выдержал. Все равно что сам признался. Значит, он все-таки боится Ветра. Что ж, раз так случилось, пусть боится еще больше. Хоть страхом своим отплатит. Это очень опасно - тревожить прошлое, но Ветру нечего больше беречь - жизнь и так на излете.
И он ответил:
– Я пришел за ниткой худой памяти. Настала пора оборвать ее, неправда ли, советник Тринн?
– Я не твой почитатель, стихотворец, - с ненавистью бросил гость.
– И твоих выкрутасов не понимаю и не хочу понимать. Говори ясно!
– Крик давно не способен устрашить меня. Равно как любые угрозы. И речи о худой памяти тоже… даже если весь город люто меня ненавидит. Однако я в том сомневаюсь: дело давнее, забытое, и господин Тринн по своему почину его ворошить не возьмется, не так ли?
– Из уважения к памяти моего незабвенного дяди! И только! Но если возьмешься рассказывать небылицы, на которые ты, видно, мастер, как молва говорит, берегись! Ты сам засунешь шею в петлю!
Видя, что Ветер молчит, Тринн немного успокоился.
– Если же спокойно уберешься из города, не тревожа память моего достославного родича, то обещаю в свой черед за тобой не гоняться. Вольный Город Вальвир опустит тебя беспрепятственно. Еще и денег унесешь в кармане, заработанных честным стихоплетством, а не воровством, как раньше.
Ветра вновь кольнуло. Если Тринн поминает о воровстве, что много лет
Страшновато становится, едва о том подумаешь. Таким, как он, подобного обмана не прощают. Ветер не просил носить его на руках, не просил внимать и шепотом передавать из уст в уста, что он посланник Нимоа. Лишь поначалу это вызывало краску на его щеках… Он всего лишь хотел, чтобы к нему, наконец, повернулись, чтобы его услышали. Люди сами вознесли его выше некуда. Оттуда одна дорога - вниз, а падать в такие годы очень больно - кости уже хрупкие, ломаются где ни попадя.
Он рискнул разозлить советника еще больше, намереваясь хоть как-то прояснить замыслы своего врага.
– Очень странно для человека такого высокого положения, как господин Тринн, страшиться каких-то небылиц. И сулить награду тому, кто, в соответствии с "правдивыми" измышлениями, собирался обокрасть своего благодетеля. Да еще после смерти! И еще мне помнится, в вину некоему Ветру вменялась и сама смерть старого учителя. И это тоже будет прощено? Неужели я разговариваю с родичем того самого Олтрома Тринна? А где же истинно родовые черты: справедливость, мудрость? А может быть, их даже искать не стоит?
Ветер ждал, что противник вспыхнет от ярости, но тот, напротив, налился бледностью. Стихотворец попал прямо в цель: вот где главный страх господина советника. Правда лежала на поверхности. В старости близкие родичи становятся схожими, Ветер много раз примечал. Сейчас новый Тринн приближался летами к старому, но в облике их не было ни единой общей черты. Как этот пройдоха ухитрился завладеть домом Олтрома, его школой, его именем, наконец? Одно дело - выгнать Ветра, а другое - самому проглотить чужой кусок. Охотников, наверное, нашлось немало. И самозванец до смерти боится, что стихотворец начнет о том рассказывать направо и налево. Вольному Ветру верят, и как его не выгоняй из родного города, молва все равно ворвется в Вальвир. Рано или поздно.
Советник тем временем обрел самообладание. Да, этот не станет бросаться словами, не подумав прежде дважды или трижды. И потому он опасен вдвойне.
– Ты так отчаянно суешь голову в петлю… что можешь преуспеть, бродяга.
– Быть может, я этого и хочу. Или в Вальвире теперь иные порядки, и вешают без суда?
– О, теперь я знаю, на что ты надеешься, - казалось, Тринн обрел под ногами твердую землю.
– На свои чародейские штучки, - он кивал, усмехаясь.
– На самом деле думаешь, что тебя это выручит? Не слишком ли ты о себе высокого мненья? Это мой город! Да тебя, как жука, прихлопнут, стоит только за порог шагнуть!