Жемчужница
Шрифт:
Алана, которая была старше и мудрее него и горе которой было несомненно намного глубже его собственных маленьких трагедий, причем, абсолютно всех вместе взятых. Алана, которая все равно была грустной и потерянной, – настолько, что эта потерянность пробивалась даже сквозь все ее ласковые улыбки.
Тики не знал, как ему расшевелить ее, развеселить. Она всегда радовалась при виде Лави, но потухала, как только он морщился глядя на нее и отворачивался поскорее. И это было… совсем нечестно.
Ведь Лави не понимал, как дорого ей обошлось просто то, что она выжила. Он требовал от нее
Тики тоже выплескивал злость, когда убивал людей. Он знал этих людей лично, и все они были гнилыми. Она – видела их души и знала про их гнильцу просто наверняка.
Так почему ей нельзя было убивать тех, кто недостоин жизни?
Вспомнилась отчего-то их первая встреча, когда Алана требовала сыграть с ним в игру, а Тики-дурак решил, что запертую в бухте духи-знают-сколько русалку легко будет запутать. Она тогда спрашивала про убийц, хотела услышать условия, при которых эти убийцы будут оправданы, и Микк теперь был отчего-то уверен, что она и себя считала такой же убийцей – а потому и желала узнать: разрешено ли ей жить после этого.
Размышления угнетали, бередили раны, баламутили относительное спокойствие, заставляя вспоминать про то, о чём думать совершенно не хотелось: о русалочьей тоске, о Лави, о собственной несостоятельности и немощности, – а потому мужчина встряхнул головой, стараясь избавиться от всего лишнего, и в очередной раз омыл лицо холодной водой, чувствуя, как бодрость растекается по телу.
Как вдруг откуда-то ниже по течению раздался всплеск.
Мужчина нахмурился, наученный горьким опытом, и сразу же подобрался, буквально чувствуя, как в тело возвращается напряжение. Кто здесь еще мог быть, если ветер не доносил до него посторонних голосов и шума чужих шагов? Только кто-то из своих, но кто?..
Плеск воды не был похож на то, как брызгались обычно Неа или Изу (эти двое оказались удивительно схожи в данном случае) или на то, как любил лечь на спину и плыть по течению Мана. Скорее, это смахивало на хлопанье хвостом по воде. А хлопать хвостом могли только Лави или Алана.
А если они там…
Тики тряхнул мокрыми волосами, разбрызгивая воду вокруг себя, и нахмурился. Думать о том, что могут учудить эти двое, ему совсем не хотелось. Он зачесал пальцами длинные спутанные пряди назад, к затылку, и быстро направился к берегу за своей одеждой. В конце концов, неприятности лучше встречать одетым.
Особенно – неприятности, связанные с водой и сердитыми обитателями океана, которые вполне были способны в порыве своих разборок устроить местный конец света. Алана, правда – Тики был в этом уверен, – вряд ли бы хоть что-то противопоставила Лави, поддаваясь и сдаваясь ему на милость, словно тот какого-то дракона имел право судить её. Мужчина вообще каждый раз бесился, стоило только заметить, как русалка радостно улыбалась парню или как бросала на него жалостливый взгляд, незаметно подкидывая ему в тарелку лишнюю рыбку или котлетку, что, на самом деле, пробивало на смех (потому что лицо у тритона
Тики мог понять, почему Лави боялся Алану; честно говоря, мужчину и самого иногда озноб пробирал, стоило лишь подумать о том, как мастерски ей удавалось повелевать водой при том, что, по её же словам, русалки даже не могли управлять ей уже в нескольких метрах от себя – лишь царевны были способны просить океан прислушаться к их словам и мольбам, что означало, что девушка буквально разговаривала с окружающим миром, с духами, что были самой природой. И это было великолепно, потрясающе, в какой-то мере даже страшно, но Тики не видел ни одной причины, чтобы так люто ненавидеть Алану.
А потому вполне хорошее и дружеское впечатление, которое Лави всегда производил, испортилось так стремительно и резко, что было даже противно думать об этом.
Тики за мыслями и не заметил, как выбрался из густого леса к небольшому озерцу, на берегу которого – сердце пропустило удар – лежала в крови Алана.
Алана в своей истинной ипостаси – сияющая окровавленной чешуей в свете закатного солнца, простоволосая, обнаженная… и расслабленно хлопающая хвостом по мелководью словно бы в такт какой-то мелодии из своей головы.
Тики замер на месте, не зная, что сделать и что сказать. Но лишь на какую-то секунду. В следующее мгновение он уже ринулся к девушке и упал на колени рядом, заставив ее тут же вскинуться и угрожающе поднять руку, словно давая знак воде.
– Все в порядке?! – мужчина буквально ощутил, как его залихорадило – русалка вся была в ссадинах, кое-где чешуя была сколота, и это настолько же пугало его, насколько и злило. – Ты в порядке? Что произошло?! Кто это сделал?!
Неуберегнеуберегнеуберег.
Снова.
Девушка поспешно замотала головой, какая-то как будто совсем не испуганная, а даже напротив – совершенно умиротворенная и спокойная, и заявила:
– Все хорошо, Тики!.. Все хорошо!.. Это… – она прикусила губу и заключила его руку в свои ладони, садясь удобнее и буквально тут же пряча под волосами окровавленный хвост и обнаженную грудь, кое-где тоже пестрящую мелкими ранками и наливающимися синяками. Словно ее… словно ее били чем-то тяжелым или закидывали камнями.
О нет, он решительно не собирался успокаиваться, пока все не узнает!
– Что произошло?!
– Это я!.. – Алана подняла на него совершенно внезапно отчаянные глаза и ласково погладила по запястью. – Это я сама, Тики… я.. я не хотела… – забормотала она, – не хотела беспокоить тебя, прости меня, я…
Мужчина замер, совершенно не понимая, о чём идёт речь.
Сама?.. Она сама себя так изранила? Но зачем?
– О духи, я не хотела, чтобы ты видел, о океан, ну как так, – бормотала тем временем Алана, мелко задрожав и замотав головой, словно желая сбросить с себя паутину мерзких мыслей. Тики вдруг заметил у неё в волосах (тоже окровавленных, пропитанных этим резким сладковатым запахом) тоненькую косичку, переброшенную словно ободок от уха до уха, заметил на щеках опухшие царапины, короткие, словно бы росчерки огня в воздухе, и ненависть забушевала в нём подобно неудержимому урагану.