Жемчужница

Anice and Jennifer

– Это Лави?! – прошипел он, осторожно поддерживая тут же отчаянно замотавшую головой Алану за плечи (кровь полилась ему на кожу, алая и яркая, будто вино), и девушка всхлипнула, пряча лицо в ладонях.

– Н-нет! – задушено выдохнула она и судорожно сжалась, словно бы в порыве сбежать, скрыться, испариться. Бледная кожа наливалась синяками, и русалка этим видом напоминала… напоминала о том дне, а Тики непонимающе пытался вглядеться в её лицо, чувствуя себя (вновь, вновь, вновь!) совершенно немощным и бесполезным. Что случилось?! Кто посмел вновь её тронуть? – Я… с-сама, – лихорадочно шепнула Алана, сжавшись

ещё сильнее, согнувшись чуть ли не пополам, и волосы соскользнули с её спины, открывая вид на кровоточащие мелкие царапины по всей коже. – Я знаю, что это странно, но я сама, правда, только, пожалуйста, не говори ничего про это, прошу тебя, давай просто забудем… – тараторила девушка будто в каком-то трансе или даже истерике, и это заставило Микка замереть теперь уже для того, чтобы глубоко вздохнуть.

На выдохе он уже прижимал ее к себе, всячески стараясь не задевать наверняка болезненные царапины, и жмурился просто не в силах открыть глаза.

Он ведь знал. Он зналзналзнал, что она до сих пор не в себе после стычки с Лави. Видел, как он застывает на месте и смотрит пустыми глазами куда-то в себя. И не имел понятия, что ему с этим делать. И чувствовал себя бесполезным и несведущим, глупым и неправильным.

Алана прижалась к его груди, и Тики впервые так отчетливо ощутил ее, мягкую, горячую, податливую – и окровавленную.

Это до жути напоминало ему сцену в той лачуге, где он оставил после себя двух мертвых охотников. Когда Алана тоже смотрела отчаянными глазами, и потом преисполнилась равнодушия ко всему и никого не подпускала к себе долгое время.

Тогда она могла умереть от загноения ран.

Сейчас же… сейчас все было не так, конечно, но…

Сейчас все было еще хуже, потому что Тики знал, что она сделала это с собой сама, и даже догадывался, по какой причине это произошло.

Мужчина осторожно отстранился, мягко целуя русалку в лоб и гладя по влажным волосам, и та скользнула ладонью по его щеке. Микк тут же ощутил прикосновение нежных прохладным перепонок к коже – и нашел в себе силы сосредоточиться на ее виноватом лице.

– Все в порядке, – Алана убито выдохнула и снова стыдливо сжалась, словно стеснялась своей наготы и того, как льнула к нему и как… как…

Тики запретил себе думать о том, что рубашка промокла при соприкосновении с влажным девичьим телом, и покачал головой.

– Не в порядке.

Алана кинула на него загнанный, какой-то даже измученный взгляд, поёрзала на месте, пытаясь словно бы отстраниться, сбежать в озеро, скрыться от чужих глаз, которые застали её за… за чем? За каким-то очередным странным ритуалом? За непонятным актом самобичевания? Зачем она вредила себе? И почему так боялась показываться в таком виде Тики?

Неужели Лави настолько сильно задел её? Неужели именно из-за него она решила изрезать себя, избить о камни, истечь кровью подобно какой-то брошенной побитой собаке?

– Почему? – глухо повторил он вслух, вглядываясь в то, как серые глаза испуганно расширились, как лицо побледнело ещё сильнее (хотя куда уже - девушка была похожа на трупа!), как губы мелко задрожали, и с мольбой в голосе попросил: – Скажи мне, пожалуйста, Алана.

Она с несколько долгих секунд молчала, глотая слёзы, и Тики чувствовал себя так паршиво, словно это он был тем, кто вновь

навредил ей, а потом русалка вдруг просипела еле слышно:

– Мне… нравится.

Мужчина дернулся от этих слов – и смерил девушку совершенно диким, как видно, взглядом.

– Но… почему? – выдавил он в конце концов. – Почему ты… так… так к себе относишься?

Алана вздохнула и скользнула кончиками пальцев по его нижней губе и по подбородку. И – отвела глаза, подавленно выдыхая:

– Из меня… из меня так словно душа выходит. Она у меня, наверное, такая черная, что без отвращения не посмотришь. И мне… мне очень стыдно, что ты это видишь, но так… так легче.

Тики зажмурился и сам замотал головой. Ему казалось, он сейчас расплачется, потому что так не должно быть. Потому что для чего же Алане он тогда вообще нужен, если она по-прежнему переживает все в себе и не хочет ему ничего рассказывать.

Глупая, глупая русалка! Он же так за нее испугался! Он же так хотел быть к ней ближе, так почему же она… она… она…

– Ну почему ты такая скрытная, – мужчина заставил себя глубоко вздохнуть и поймал ее пальцы, сжимая их в своей ладони и поднося к губам. – Почему ты не хочешь просто… просто сказать мне? Ведь ты женщина, а не оружие и не чудовище.

Он целовал ей руки, скользя губами от одной ранки к другой, зализывал их, уже успевшие запечься, а Алана всхлипывала и мотала головой.

– О-оно не стоит того, Тики, – она дернулась назад, глядя почти испуганно, – потому что Лави ведь… он же прав. Я так люблю тебя, но я же… я же убила их, и теперь ты знаешь, что я с собой делаю. Я так… так часто делала раньше, потому что больше было просто некому наказать меня, и…

Мужчина не стал слушать дальше. Он притянул ее к себе, обнимая и скользя руками по напряженной израненной спине, и поцеловал.

Алана затрепетала, словно осиновый лист, невероятно хрупкая в своей нежности и потерянности, и Тики с каждым днём казалось всё больше и больше, что однажды она просто растворится морской пеной – настолько эфемерной времена девушка казалась ему. И Микку ужасно хотелось привязать её к себе, впаять в своё тело, чтобы она не исчезала, чтобы она жила и улыбалась, чтобы она не страдала.

Алана отстранилась от него, жадно хватая ртом воздух, жмуря глаза и мотая головой из стороны в сторону, словно пытаясь снять с себя пелену наваждения, но Тики, не дав ей опомниться (и сбежать куда-нибудь), прижал девушку к груди, легко касаясь губами волос, и шепнул настолько уверенно, насколько мог в своём слишком расшатанном состоянии:

– Если тебе настолько плохо, то иди ко мне, слышишь? – Алана в ответ вновь задрожала, и мужчина продолжил быстрее, чем она вновь начала оправдываться и отказываться от всего, что он ей так искренне предлагает: – Если тебе настолько плохо, то позволь мне помочь, позволь мне высосать всё это из тебя.

– Я просто недостойна этого, - выдохнула она едва слышно. – Твоей любви, твоей ласки… Но я так хочу их. Я такая ужасная…

Тики прижал ее к себе еще крепче, ощущая, как царапает штаны серебристая чешуя хвоста, и погладил по спине, откидывая волосы. Девушка прижалась к нему крепче, обвивая руками шею и утыкаясь носом в плечо – словно просила прощения и боялась смотреть в глаза. Будто он ее осмеет или возненавидит.