Жена Гоголя и другие истории

Ландольфи Томмазо

2) Помнить

Местоимение первого лица единственного числа требует глагола в соответствующей форме: помню, помнил( помнила), буду помнить, помнил бы( помнила бы)... Загадка остается. Продолжим.

3) Чудный

Гм, чудный. В каком смысле? Сверхъестественный или прекрасный? А род какой? А число? А падеж? Все будет зависеть от четвертого слова.

4) Мгновение

Ай-ай-ай! Памятуя недавний опыт, Эрнесто, мягко говоря, насторожился: и здесь проступало что-то уж очень знакомое... Ну не чертовщина ли?

Господи, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, каким грамматическим операциям могли подвергнуться эти четыре слова и что дать в сочетании. Разве не: Я помню чудное мгновение(лучше мгновенье)! И незачем

было лезть в барабан за следующим словом, когда оно и без барабана наперед известно. Тем не менее, отчасти по инерции, отчасти из праздного любопытства, Эрнесто раскрутил его с головокружительной скоростью, сунул внутрь руку, вышедшее слово оказалось Перед — иначе и быть не могло. Итак, Я помню чудное мгновенье: Перед... Ну да, естественно: Передо мной явилась ты.

И тут в жизни Эрнесто начинает твориться нечто невообразимое, все идет кувырком, и этот, если называть вещи своими именами, сумасшедший дом продолжается по сей день. При том, сказал он себе, что я очутился в тупике, при моей странной способности в определенном смысле поляризовать случай, воздействовать на слова, заставляя выходить те, которым выходить не полагалось бы, и вообще провоцировать нежелательные явления, почему бы мне каким-либо образом не использовать этот дар? Под использованием он радостно разумел цели наживы, уповая, увы, на врачующие свойства денег, кои должны быть неведомы истинному поэту (из чего видно, насколько у него ум за разум зашел). Короче говоря, потерпев фиаско в поэзии, Эрнесто вспомнил рассуждение математика и решил посвятить себя рулетке, стать игроком... Но одно дело — просто игрок, другое — игрок выигрывающий... в общем, нельзя сказать, чтобы к обойденному славой, вознаграждая за ее отсутствие, хлынули деньги. Однако все по порядку.

Намеченное применение многообещающих способностей на практике представлялось задачей не из легких: возможно даже, что он ошибочно истолковал слова математика, а возможно, и нет — не беремся судить, все возможно. О чем свидетельствовало, например, то обстоятельство, что при миллионах, миллиардах вероятных комбинаций он умудрился извлечь из барабана именно «Выхожу один я на дорогу...», а в следующий раз — «Я помню чудное мгновенье...»? О том, что в рулетке он угадал бы числа, долженствующие выйти, или, напротив, никогда бы не угадал? Такая постановка вопроса допускала несколько вариантов ответа — их мы, пожалуй, опустим. Достаточно знать, что Эрнесто еще и еще раз все продумал и, наконец, ошибаясь ли, поступая ли правильно (в любом случае производя впечатление человека, руководствующегося здравым смыслом), избрал следующую тактику: когда он, в силу интуиции или расчета, был уверен или почти уверен, что выйдет данное число, то ставил на все остальные. Действуя по такому методу, он, разумеется, столкнулся вскоре с новой трудностью, ибо, как всем известно, в рулетке банк оставляет за собой, то есть вычитает в свою пользу, одну из тридцати семи цифр (точнее сказать, полцифры); поскольку при подобной игре, если все идет хорошо, шансы распределяются поровну, Эрнесто вместо одного числа приходилось ставить на ряды чисел или на сектора. Но и при этом методе система не срабатывала по очень простой причине: наш бывший поэт помимо своей воли угадывал все числа и сектора, а значит, не угадывал именно те, на которые нельзя было ставить. Видит Бог, мы сознаем, что утомляем читателя техническими подробностями и словесной замысловатостью, но ничего не поделаешь — хочется создать достоверную картину.

Лучше объяснить все на примере первой игры. В какой-то момент должно было почти со стопроцентной вероятностью выйти 14, вследствие чего Эрнесто поставил на все остальные номера. Так вот, поверите ли? Вышло 14. Дальше то же самое — раз за разом, номер за номером. Естественно, что Эрнесто решил наконец сменить тактику: вместо того чтобы силиться угадать число или сектор, которые выйдут (дабы не ставить на них), он пытался определить число или сектор, которые нипочем не выйдут (дабы поставить на них). Однако и это не приносило успеха: как раньше выходил тот номер, что не должен был выходить, так теперь не выходил тот, что должен был выйти. Говорят, у шарика есть глаза. И в итоге Эрнесто мало-помалу превратился в заурядного игрока, иными словами — в конченого человека.

Да, таков печальный финал этой непомерно длинной истории: пока мы пишем, Эрнесто, голодранец голодранцем, исхудалый, трясущийся, бродит как призрак по игорным залам. Он постоянно проигрывает; не будь он богат и, главное, не выдавай ему прижимистый управляющий ренту микроскопическими порциями, Эрнесто бы несдобровать. Кое-какой доходишко — что правда, то правда — приносят советы другим игрокам, которым он рекомендует наблюдать за его игрой и делать все наоборот: в благодарность ему немного перепадает от выигравших. Невеста, разумеется, давно его бросила, предпочтя человека более деятельного и ответственного.

Мораль? Откровенно говоря, мне она неизвестна, да и была бы известна, я бы поостерегся ее обнародовать по причине возможной вредоносности. Предвижу вопрос: что представляет собой эта история? Рассказ о поэзии, об игре или просто игрушку, интеллектуальную забаву? Пусть читатель разбирается сам.

Перевод Е. Солоновича

НАПЕРЕКОСЯК

Ну

вот и все. Месть свершилась. А заодно и ограбление, тоже своего рода месть, даже возмездие. Нельзя сказать, что это преступление содеяно (а точнее, совершено) по всем законам преступлений, скорее наоборот — вопреки им. Тем не менее его смело можно назвать идеальным преступлением, о котором может только мечтать каждый уважающий себя преступник. Были приняты все меры предосторожности, от простейших до самых хитроумных, если не сказать — изощренных. Это преступление не останется безнаказанным лишь при каком-нибудь особо благоприятном стечении обстоятельств (как это часто бывает) хотя бы потому, что найти виновника будет попросту невозможно. Когда же в качестве последнего штриха в руки убитого будет вложено орудие убийства, всем не останется ничего другого, как по логике вещей поверить в самоубийство. Не говоря уже о том, что предпосылки самоубийства, его, так сказать, прообраз, были заранее созданы самим убийцей благодаря его тайному влиянию на финансовое и душевное состояние жертвы. Времени для этой последней операции, для последнего и решающего штриха, как, впрочем, и для того, чтобы без помех скрыться, было предостаточно: ночной сторож пройдет с обходом не раньше чем через целых десять минут. А чего только не сделаешь за десять минут!

Если точнее, убитый уже держал в руках орудие убийства. Это была одна из наиболее продуманных мер предосторожности: как знать, может, не совсем правильный угол наклона, под которым был произведен выстрел, и вызовет у этих спесивых всезнаек из отдела криминалистики какие-то подозрения. Ведь вначале убийца оглушил жертву, а затем, стоя у нее за спиной, соединил обе ее руки и заставил выстрелить себе в рот. Правда, уже в предсмертных судорогах убитый откинулся назад, разметав в стороны руки; пистолет остался в одной из них, а именно в правой, что, возможно, не соответствовало точному направлению выстрела. Кроме того, убитый, разумеется, зажал оружие в неестественной, насильственной позе: одно дело — совершать что-либо по собственной воле и совсем другое — в состоянии частичной или полной потери сознания, да к тому же под воздействием чужих рук. Так или иначе, проверить положение рук большого труда не составляло. При необходимости можно было заставить труп принять исходное положение в момент убийства-самоубийства. Но убийца немедленно отверг такую возможность: эту партию он знал досконально. Знал он и то, насколько неточны и обманчивы оказываются, вопреки всяким обоснованиям, подобные попытки воссоздать (или смоделировать) изначальный ход событий. В конечном счете вечно что-нибудь да не сходится. Нет, труп должен оставаться на том же месте и в том же положении. Его вмешательство ограничится только тем, чтобы выбрать нужную руку и слегка поправить положение оружия. Как уже было сказано, большого труда это не составляло. Итак, за дело.

Но здесь убийцу неожиданно охватил ужас. Выбрать нужную руку! Легко сказать. Да, да, ведь выбор — теперь ему становилось ясно — был связан не только с выстрелом, его направлением и прочими техническими деталями, он играл куда более важную и решающую роль. Проще говоря, убийца вспомнил, что покойник был левшой. Одновременно, словно в ознобе, он содрогнулся от другого воспоминания... Постараемся быть еще яснее. В одном из своих прелестных рассказов Габорио [54] выводит преступника, который, подобно нашему, инсценировал самоубийство. И если б не одна мелочь, он прекрасно преуспел бы в своем замысле. Там, как и здесь, убитый оказался левшой, поэтому убийца вложил ему револьвер именно в левую руку. Но полицейские не знали о том, что мертвый — левша, так что внешне неправдоподобная сцена самоубийства сразу вызвала у них подозрение, хотя на самом деле все было в высшей степени правдоподобно. В конце концов это обстоятельство привело к поимке преступника. Не будем сейчас подробно разбирать тонкости этого сюжета (где в итоге все строится на ошибке, а по сути дела — на истине и где, с другой стороны, показывается не только то, насколько губительна для успеха любого предприятия излишняя щепетильность, но и насколько неправдоподобной может предстать или оказаться на деле сама истина) и вернемся к нашему случаю.

54

Габорио Эмиль (1832—1873) — французский писатель, один из родоначальников детективного жанра в литературе

Внезапное замешательство, которое вызвало у нашего убийцы воспоминание о рассказе Габорио, немало осложнялось еще и тем, что, насколько он помнил, убитый всегда стыдился (по необъяснимой причине) того, что он левша. И каждый раз старался скрыть это от окружающих. Поэтому вряд ли можно было допустить, что об этой его особенности знало много людей. Во всяком случае, она не могла быть известна настолько, чтобы долететь до ушей неизбежных в будущем следователей. Кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов наличие у них в большей или меньшей степени ума и прозорливости. Нет, «кроме того» тут ни при чем: все именно в этом и заключалось. Конечно, башка у них у всех соломой набита, это известно, но и среди них может оказаться человек достаточно проницательный, чтобы... Чтобы что? Да вся его хваленая проницательность ровным счетом ничего бы ему не дала, продолжай он оставаться в полном неведении о том, что убитый — левша. Минуточку, так тоже нельзя рассуждать, ведь...