Жена изменника

Кент Кэтлин

Когда они приблизились к ручью, Корнуолла толкнули лицом в воду, что он воспринял как приказ пить. Поскольку его руки были связаны спереди, он смог утолить жажду, набирая воду в пригоршни, а вот Брадлоу, у которого руки были связаны за спиной, пришлось лакать, подобно собаке. Их швырнули на другой берег ручья, и Брадлоу начал тихо и беспрерывно ругаться. Его злобные проклятия звучали несколько часов кряду, до темноты, пока индейцы не остановились на привал. Каждому пленнику кинули по сухарю, но требования Брадлоу, чтобы его развязали, подкрепленные жестами, остались незамеченными, и Корнуоллу пришлось кормить его, как ребенка. Потом, разломав сухарь на маленькие кусочки, он просунул их себе в распухший рот и принялся размачивать слюной. У воина, которого Брадлоу полоснул ножом, была глубокая рана,

и, когда он стянул пропитанные кровью краги, она раскрылась, обнажив зияющий разрез, похожий на рот мертвеца. Совершенно спокойно, не морщась и не привлекая к себе внимания, индеец набил рану сушеными листьями, которые достал из привязанного к поясу мешочка. Потом взял костяную иголку, вырвал собственный волос и начал зашивать разодранную плоть. Той ночью индейцы огонь не разводили, как не разводили его и в последующие ночи в течение целой недели, продвигаясь, как казалось Корнуоллу, в северо-западном направлении.

Сломанная челюсть нестерпимо болела, особенно по ночам, но днем ритм бесконечного движения и осторожное молчание индейцев, позволявших себе только отрывистые возгласы, звучавшие как краткие предостережения, кажется, успокоили Корнуолла, который начал принимать жизнь такой, как она есть. Если не считать тех первых побоев, индейцы относились к пленным неплохо и, хотя кормили мало, сами ели не больше. Через несколько дней Брадлоу связали руки впереди, но зато накинули на шею лассо, как у Корнуолла, которое стягивалось вокруг горла при малейшем сопротивлении. Единственной обузой для спокойного существования Корнуолла были бесконечные планы и мечтания Брадлоу, связанные с побегом, и его разговоры о том, как он убьет каждого из этих «треклятых черномазых ублюдков Сатаны». Поразительным, по крайней мере для Корнуолла, явилось то обстоятельство, что индейцы оказались вовсе не черномазые, как он считал раньше. Их кожа была золотистого оттенка, тела гибкие, словно умащенные, а жилы, покрывающие мускулы, напоминали угрей на камнях. Росту они были невысокого, но, как и мифические люди-каирны его родной земли, они умели ходить не столько по лесу, сколько сквозь него, не оставляя никаких видимых следов, свидетельствовавших о том, что здесь проходили смертные.

Корнуолл слышал про индейцев из Нового Света. И однажды даже заплатил пенни, чтобы посмотреть на одного такого, выставленного в лондонском Тауэре, за неделю до того, как они с Бладом украли королевские драгоценности. Это, конечно, было чучело, набитое, как фаршированная куропатка, но оно не имело ничего общего с теми людьми, которые все последние дни шли впереди него сквозь лесную чащу, полные неукротимой жизненной силы. Та поддерживаемая подпорками фигура в темной убогой каморке была маленького роста, не выше ребенка, с матовой темно-серой кожей, широким носом и толстыми губами. Она стояла голая, только на руках и лодыжках болтались медные кольца, а закрытые глаза были зашиты грубой ниткой. Что же касается похитивших их индейцев, то на стоянках они всячески украшали себя и друг друга, расписывали кожу охрой и красной глиной, вплетали себе в чуб ракушки и перышки, выдирая или срезая устричной раковиной все остальные волосы на голове. Корнуолл мог бы подумать, что они ведут себя как женщины, если бы не почти ритуальная сосредоточенность, с которой производились эти действия.

Через неделю небольшие группы индейцев стали уходить в заросли папоротника-орляка и через несколько часов возвращались с тушей косули или более мелкого зверя. Тогда вечером разводили костер, насаживали на ветки куски мяса с костями и жарили их над пламенем. Пленным тоже давали поесть. Но когда Корнуолл понял, что не в состоянии жевать сломанной челюстью, он чуть с ума не сошел от желания укусить оставшимися зубами поджаренное мясо. Тогда один из воинов, присев рядом с ним на корточки, стал кормить его небольшими кусками, которые предварительно пережевывал в мягкую кашицу. И Корнуолл без всяких возражений с благодарностью брал мясо и, прежде чем проглотить, высасывал из него сок.

Брадлоу, кривясь от отвращения, бормотал:

— Как ты можешь это жрать? Через месяц у тебя заведутся глисты.

Еще через неделю они добрались до деревни, в которой стояли покрытые шкурами

и дранкой конусообразные жилища, а рядом с ними были разбиты небольшие огороды, где росли фасоль и кукуруза. Их встретил отряд молодых воинов, радостно улюлюкавших, пока пленников вели в самую большую хижину. Такое восторженное приветствие произвело на Корнуолла самое благостное впечатление, и он поневоле улыбался пожилым женщинам и детишкам, шедшим рядом с ним и разглядывавшим его одежду и кожу, точно он был жеребец ценной породы. Брадлоу, напротив, их внимание раздражало, и, если любопытные подходили слишком близко, он лягался и плевался.

Молодые девушки были особенно любезны взгляду Корнуолла. У них была такая же гладкая кожа, как у братьев, и высокие, почти совсем оголенные двухолмия грудей с темно-коричневыми пятнышками сосков. С отчаянием Корнуолл почувствовал, что возбуждается от их вида, а женщины принялись добродушно подшучивать и дразнить его, когда заметили, что спереди штаны пленника начали оттопыриваться.

Из большой хижины вышел человек, закутанный в мантию из отбеленных оленьих шкур, и взглянул, прищурившись, на пленных незнакомцев. У него было лицо ветхозаветного пророка, и с обеих сторон его поддерживали две молоденькие женщины, скорее даже — девочки. Когда глаза пророка остановились на Корнуолле, лондонец улыбнулся. Ему захотелось потянуться и дотронуться до этой мантии, чтобы пощупать собственными руками бороздчатые ракушки и косточки, обрамляющие наряд старца. Оглядев блестящие тела голых детей, старух с их мягкими щупающими пальцами, и даже раскрашенных воинов, похожих на экзотических птиц, Корнуолл подумал: это же эльфы. Они так похожи на сказочных эльфов.

Шаркая, старик приблизился к Корнуоллу и проговорил что-то отрывистым гортанным голосом. Потом сделал какой-то знак одному из воинов, и тот принес ему трубку. Трубку раскурили, и старик стал обволакивать дымом плечи, лицо, ноги и пах Корнуолла, пока дым не укутал пленного со всех сторон, как некое одеяние. Корнуолл улыбался все шире, вдыхая едкий древесный запах и предвкушая что-то очень приятное. Смех стал первым звуком, который он издал за многие недели, и, посмотрев в глаза Брадлоу, он собирался найти в них отражение собственной радости. Но вместо этого увидел выражение даже не настороженности, а страха, переходящего в настоящий ужас.

Вскоре их отвели в маленькую хижину, дали поесть и напиться, сняли с шеи лассо. И хотя руки у них все еще были связаны, пленным позволили свободно передвигаться по деревне. С каждым днем в деревню прибывало все больше воинов, а с ними женщины и дети, которые приносили корзины, наполненные только что убитой дичью, поэтому Корнуолл решил, что намечается какое-то празднество или пир. Несмотря на бесконечные планы побега, которые ему шепотом по ночам излагал Брадлоу — «Ты схватишь охранника, а я перережу ему глотку» и тому подобное, — Корнуоллу совсем не хотелось отсюда уходить.

Дни шли за днями, и однажды им разрешили посмотреть игры воинов: на палки натягивались сетки, которыми противоборствующие команды перекидывали туда-сюда мячик, скатанный из сыромятной кожи. Еще играли в кости или во что-то подобное. Настоящие резные кости были раскрашены в различные цвета. Как-то раз с Брадлоу сняли веревки и, к его изумлению, даже вручили нож. Он стоял, разглядывая оружие, пока не сообразил, что ему предлагают сразиться с несколькими молодыми воинами, которые что-то кричали и жестами показывали, чтобы он приготовился к драке. Брадлоу отказался, и тогда нож просто забрали у него без всякой борьбы, а воины стали с уважением разглядывать шрамы на его голове и лице. Позже лондонца отвели на поляну, где ему раскрасили лоб и сбрили ежик волос с головы, оставив лишь небольшой участок, чтобы можно было отрастить длинную прядь.

Вечером пленных разделили. Брадлоу отвели в большую хижину, где жил пророк, а Корнуолла усадили у валуна, затянув потуже веревки. Ему принесли мясо, которое пожилая индианка разжевывала ему, как это раньше делал воин, и полученную кашицу осторожно клала на язык. Хотя глаза у нее были карие и раскосые, а лицо скуластое, она напомнила Корнуоллу мать. Женщина разок улыбнулась ему, обнажив стертые, как у старого мула, зубы, и тогда он спокойно закрыл глаза, чтобы отдохнуть подле нее, пока она затачивает концы сосновых веток.