Жена изменника
Шрифт:
— Дело в том, хозяйка, что эти люди как сквозь землю провалились.
— Как сквозь землю... — повторила Марта.
Волнуясь, она стала всматриваться в окружающий лес, понимая, что Томас и Джон уже несколько недель знали об этих наемных убийцах.
— Может, они заблудились или вернулись в Англию.
— Или выжидают, — предположил Джон.
Он все сжимал ее запястье и отпустил, только когда Марта с тревогой посмотрела на его пальцы, которые больно впились ей в кожу.
— И они придут сюда? — спросила она, почувствовав, что от ужаса слова комом застряли у нее в горле.
— Если они еще живы, то придут
На мгновение они оба повернулись посмотреть на Джоанну, к которой успел присоединиться Уилл. Мальчик равнодушно стоял рядом и смотрел, как сестренка набирает полный передник яблок. А сзади них из хлева глотнуть свежего воздуха вышел Томас. Поскольку солнце светило ему в спину, черт его лица было не разобрать, и они видели лишь темный силуэт и обманчиво спокойную позу. Привычным движением Томас повернул голову слева направо, бегло осмотрев окружающие леса и поля, но Марта знала, что его подчеркнутое спокойствие вовсе не означает пассивность. Это была концентрация силы перед грозящей опасностью.
К Марте подошел Уилл, закрыв ладошками уши, и ткнулся головой ей в колени.
— У меня голова болит, — сказал он капризным голосом.
— Это твои проказы там засели, Уилл.
Волосы мальчика торчали взмокшими прядками, и Марта, шутя, потянула за одну из них, а потом машинально провела рукой по упругим округлостям детского лица. И вдруг почувствовала, что у ребенка горят щеки. Марта быстро притянула мальчика к себе и посмотрела ему в лицо. Он был весь красный, под нижними веками стояли слезы, как бывает при лихорадке. И даже сквозь рубашку Марта почувствовала, что мальчика бьет озноб. Она услышала, как за спиной у нее, пробормотав проклятие, ахнул Джон, тоже увидевший, что ребенок заболел. Схватив мальчика, Марта побежала в дом, на время забыв и наемных убийц, и все свои страхи, кроме одного — страха смерти от оспы.
Через три дня у Уилла появилась сыпь, сначала на языке в виде белых гнойных пустул. Жар усиливался, и мальчик то потел, то дрожал от озноба, запутавшись в одеялах, которые постоянно сбивал ногами. Мужчин отправили жить в хлев и туда им приносили еду, а также новости о самочувствии мальчика. Джоанну Джон отвез к Тутейкерам, чтобы она переждала там заразный период болезни.
Каждый час женщины протирали лицо ребенка прохладной тканью, заставляя его проглотить хоть ложечку воды или бульона, даже если его рвало в стоящее у кровати ведро. На четвертый день Уилл лежал без движения, с запавшими глазами, так что Марта снова и снова наклонялась к нему, чтобы пальцем ощутить его легкое дыхание.
В начале кризиса болезни Пейшенс вела себя спокойно, и Марта была рада, что кузина все свое внимание уделяет сыну, с любовью обнимая его, когда они меняли мальчику рубашку или переодевали его во все чистое. Но по мере того как Уилл меньше и меньше реагировал на их уговоры попить, поесть или повернуться, в голосе Пейшенс появились истерические нотки. Вечером четвертого дня Пейшенс расплакалась и, схватив Уилла, принялась с силой раскачивать его, умоляя:
— Уилл, будь же умницей! Уилл, ты меня слышишь? Ты должен встать! Ну, вставай же!
Очень нежно Марта отняла ее руки и уложила мальчика назад в кровать. Кровать эту Даниэль привез Пейшенс после свадьбы, но теперь — Марта точно
Утром пятого дня Уилл почувствовал себя лучше, лихорадка спала, и озноб бил его меньше. Очнувшись, мальчик попросил хлеба и горько заплакал, когда услышал, что можно только бульон. Блестящими глазами он смотрел, как женщины перемещаются по комнате, но был слишком слаб, чтобы двигаться самому, и лишь глотал жидкость, которую ему по ложечке вливали в рот. К полудню у него опять начался жар, дыхание стало более тяжелым, а когда мать, сидевшая на краю постели, наклонилась, чтобы его погладить, прошептал:
— Позови Марту.
Марта стояла в изножье кровати, но, прежде чем подойти к мальчику, непроизвольно посмотрела на кузину. Спина Пейшенс словно одеревенела, голова склонилась ниже, плечи напряглись. Не оборачиваясь, она проговорила:
— Принеси воды.
Это было сказано тихо, но всю комнату, точно тлетворный запах, заполнила ярость, Марта поспешила выйти, чтобы налить еще миску воды.
На мгновение она остановилась у входной двери и увидела, как Томас взволнованно мерит шагами двор. Заметив ее, он тоже взглянул ей в лицо, чтобы понять, как обстоят дела. Покачав головой, она повернулась и направилась к двери спальни, где ее ждала Пейшенс.
Марта наткнулась на кузину у самой двери и резко остановилась, так что из миски на пол пролилась вода. Она сразу заметила играющие желваки на лице и натянутые жилы на шее разъяренной женщины. Одной рукой Пейшенс опиралась о косяк, другой держала дверь, загораживая собой дорогу в спальню. Когда она попыталась заговорить, губы ее дрожали. Наконец, прерывисто дыша, Пейшенс произнесла:
— Почему у меня умирают дети?
Злобно посмотрев на Марту, она захлопнула дверь, а потом заперла ее на засов.
Уилла не стало в ту же ночь. Марта явственно почувствовала момент его смерти, хотя, не имея доступа в спальню, сидела за столом в общей комнате. До нее донеслось тихое, сдавленное стенание, когда Пейшенс уткнулась головой в одеяла, бесконечно повторяя: «Нет, нет, нет...» Вскоре ее голос стал громче, потом перешел на крик и причитания по умершему, продолжавшиеся, пока не появился Даниэль, который, услышав, как она голосит, выскочил из хлева и чуть не вышиб дверь. Отодвинув засов, Пейшенс свалилась к его ногам, а Марта, спотыкаясь, побрела к своей кровати. Она надеялась, что придет сон, потому что была совершенно измотана, но на подушке увидела игрушку-дикобраза, забытую там Джоанной, ту самую, которую Уилл с таким увлечением пытался разобрать, и разрыдалась, кусая подушку.
На рассвете Уилла, завернутого в стеганое одеяльце, повезли хоронить. Даниэль сидел на месте возницы, а Пейшенс брела рядом, как кающаяся грешница. На Марту она не смотрела и злобно отпрянула, когда та попыталась положить руку ей на плечо. Когда повозка скрылась из виду, Марта осталась стоять, глядя на бледные кучевые облака и летящий на юг косяк птиц, подобный волнам, расходящимся от носа большого корабля, и ей захотелось опуститься на землю и остаться так на всю зиму под покровом тяжелого снежного одеяла. Впервые за эти дни к ней вернулись тревожные мысли о наемных убийцах, смешавшиеся с горем, как гибельная отрава.