Жена моего любовника
Шрифт:
— Катя, купишь?
— Нет. Плеер не работает, сломался.
Она по своей дурной привычке запрыгала, скандируя:
— Хочу-хочу! Купи-купи!
— Перебьешься, — заверила я.
— Тогда журнал! Хочу журнал!
— Нет, нам нужны продукты.
Я потянула девочку к холодильным стеллажам, она упиралась до тех пор, пока не вырвала ладошку. Наблюдала с расстояния фирменным нелюдимым взглядом исподлобья, как я неловко, одной рукой укладываю в тележку упаковки с йогуртами, творогом, сметаной, маслом и сыром. Взяв полкило докторской колбасы, я покатила тележку к стеллажам с хлебобулочными изделиями.
— А торт купишь? Если купишь, я помогу тебе везти тележку, — шантажировала
— Шиш с маслом тебе, а не торт!
Дав столь невежливое обещание, я споткнулась на ровном месте. Прямо на нас плыли… Лидия Гаевая и Евгений Буренко, мой начальник! Откуда они здесь взялись?.. Шеф придерживал свою подчиненную за локоток, но внимание сосредоточил не на ней, а на ассортименте алкогольных напитков. Его намерения были прозрачнее бутылочного стекла: сейчас напоит девушку и… Кстати, я давно подозревала, что наш генеральный директор — тайный эротоман. Есть же на этот счет народная примета — у кого нос большой, у того и член такой же. А рубильнику Негения даже мой Азиз может позавидовать… Эти досужие размышления мелькнули в голове стремительней молнии, сменившись лихорадочным поиском путей спасения. Мне в моем положении светиться было не менее губительно, чем непроявленной фотопленке: не хватало еще в довершение ко всем прочим бедам, чтобы начальник уличил меня во лжи, разоблачил, что не болею!.. Согнувшись в три погибели, я накрыла детей собой, точно квочка цыплят, и повлекла к выходу.
Ксения выложила на ленту контроля перед кассиршей журнал и две упаковки ментоловых леденцов. Когда успела все это прихватить? Спорить было некогда, я рассчиталась. А вот дома, рассмотрев глянцевое издание, готова была отшлепать негодницу — журнал оказался практически порнографическим, изобилующим голыми сиськами и прочим непотребством. Я бы еще поняла, если бы его приобрел наш милый Падлович, но на какой предмет эта макулатура понадобилась ребенку?..
— Дур-ра! Дур-р-ра, — потешался надо мной попугаище.
— Ой, какой хорошенький, зубастенький, — восхищалась Ксюша, сразу прилипшая к клетке.
— Разуйся сначала, здесь домработницы нет! — строжилась я, отметив, что дитя ведет себя совсем как отец, мой ненаглядный Сережка. Ксенька и не подумала снять сапожки. Совала сквозь прутья клетки пальчики, стараясь дотронуться до Азиза. Тот пыжился, ежился, пятился, щелкал клювом — оборонялся как мог. И не выдержал, взорвался:
— Атас-с-с! Атас-с-с!
Я извлекла Темчика из скафандра и опустила на ковер, где он, одолев ползком совсем короткую дистанцию, завалился на бок, сонно щурясь. Тут и раздался звонок в дверь, заставивший меня вздрогнуть, а Ксению возликовать. «Мама! Мамочка за мной приехала!» — запрыгала она, не подозревая, что ее матери мой адрес неизвестен.
— Тихо! — велела я и выглянула в глазок.
Перед окуляром красовались Лидия и наш душка директор. Только их для полного абзаца не хватало!.. Надо ли объяснять, что я вовсе не спешила отворять ворота? Я-то не спешила, а Ксюха рвалась что есть мочи, устроила в прихожей настоящую потасовку, в ходе которой укусила мой палец. Звереныш, а не ребенок!
— Успокойся, это не твоя мать, — прошипела я, поднимая ее на уровень глазка.
— Не моя-я, — разочарованно протянула Ксения и удалилась в комнату.
А гости уходить и не думали, знай давили на кнопку звонка. Я присела на корточки, приникнув ухом к замочной скважине.
— Странно. Свет в окнах горит, вроде возня какая-то слышится, а никто не открывает. — Голос принадлежал Гаевой. — Может, Катерина куда-то вышла ненадолго?
— Куда может пойти больной человек?.. Лидочка, а ты ненароком не ошиблась квартирой?
— Нет, ну что вы, Евгений Павлович? У меня отличная память… Наверное,
— Одна? — с интонацией задумчивого дятла переспросил Негений. — А мне чудятся детские голоса.
Еще бы не чудились! Глухой и то расслышал бы, как Ксения дербанит Азиза, а Тема хнычет.
— Это, скорее всего, у соседей. Откуда у одинокой Катерины дети? Ее и муж-то бросил.
— Бросил? — опять переспросил дятел. — Ну что ж, его понять можно. У Макеевой очень тяжелый характер, с ней разве один черт уживется!
Какая прелесть! Чего только не узнаешь о себе вот так, невзначай!.. Подруга вступилась за меня, возразила, но сделала это чересчур мягко, как-то неубедительно:
— Знаете, дорогой Евгений Павлович, у ее мужа характер был не легче. Такой скандалист, прямо не высказать!.. Представляете, звонил Кате на работу и выговаривал из-за всякой ерунды — мыла или тюбика зубной пасты.
— А что она делала с тюбиком? — Наш долгоносик стремился во всем дойти до самой сути, прямо как поэт Борис Пастернак.
— Пасту выдавливала неправильно — из середины, а не с конца — и крышку закручивала криво, неплотно. Валерку бесило, что паста засыхает, неэкономно расходуется. А ведь он был отнюдь не бедным человеком, свои торговые точки имел, в Индию и Китай мотался за товаром. А при этом заставлял жену экономить буквально на спичках. Мусорное ведро проверял! Однажды Макеева выбросила пакет от сахарного песка, а он подобрал и обнаружил, что в нем еще целую чайную ложку наскрести можно, и чуть в глаз ей не заехал, — хихикнула Лидка.
— Надо же, я и не подозревал, что мужчины бывают такими мелочными. Прямо настоящими крохоборами!
— Конечно, откуда вам подозревать, если вы совсем другой, благородный, щедрый, интеллигентный человек, — истекала лестью Гаевая, радостно пересказывая подробности моего бракованного брака и оскорбительного развода, смакуя мои неприятности. А еще называется подругой… Зачем только я с ней откровенничала?
Я снова выглянула в подсматривающее устройство и убедилась, что Лидия сняла с головы песцовую шапку, придававшую ей сходство с якуткой, рассыпала по плечам черные, блестящие волосы. Более того, она и дубленку распахнула. Чем это они собираются заняться на моей лестничной площадке? Совсем, что ли, стыд потеряли?.. Оказалось, ничем особенным. Буренко расстелил на ступеньках толстый слой газет — не иначе, пожертвовал «Доской объявлений», захваченной из офиса, и пригласил свою спутницу присесть, протянул пачку сигарет. Хм, потешается над скупостью моего Валерки, а сам, вместо того чтобы пригласить девушку в приличное заведение, отирается по чужим подъездам!
Они оба обурели, обложили меня капитально!.. Никуда уходить не собирались, сидели и дымили, как два слона. Ой, что это я мелю? Слоны же не курят, просто хоботами машут…
Я сползла по стенке на пол. Душила обида — уже не на Лидку, лебезившую перед ничтожным Падловичем, а на свою незадачливую судьбу. Валерий припомнился во всей красе. Конечно, бывший супруг был редкостным занудой и жмотом, обременительным в быту и бесполезным в хозяйстве: чашку за собой никогда не вымоет, а меня за малейшее пятнышко на плите или хлебную крошку на столе запиливал. Но… Может, зря я с ним развелась? Нравоучал же сегодня Филипп Филиппович: пьет — терпи, и бьет — терпи, а чужих мужей баламутить не смей!.. Что-что, а руки Валера не распускал и к спиртному был равнодушен, жалел денег на алкоголь. Зато когда я жила с этим лохнесским чудовищем, никто не посмел бы отозваться обо мне с унизительным сочувствием: живет одна, лекарства принести некому… А чужие мужья только на то и способны, что перевешивать на тебя всех своих собак. Вернее, детей…