Жена моего любовника
Шрифт:
Мы крались на цыпочках, словно тати в ночи, и сердце мое дребезжало, как ложка в стакане, раскачиваемом движением поезда: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. Кажется, слышно было на весь этаж… В палате, освещенной только настольной лампой, стояли четыре койки, две из них были свободны. На ближайшей к двери кровати лежало сплошь забинтованное существо неясного пола. Сергей располагался у окна.
— Бедненький, — охнула я.
Профиль Сергия заострился, глаза запали. Или мне так казалось — просто свет и тень легли невыигрышно? Как бы то ни было, фамилия Синев Сережке сейчас подходила гораздо больше, чем его собственная… Из его ноздрей тянулись прозрачные
— Бедный мой, как же ему больно!
— Ничуть не больно, не драматизируйте, ему сейчас, наоборот, кайфно, от наркоза не отошел. Мужик ломовой приход имеет, разноцветные сны смотрит, — его же наркотиками обезболивают. Это когда оклемываться начнет, хреново станет, как в ломке, — компетентно заверил Никита.
— Безобразие! — взвизгнула Розалинда. Мы и не заметили, когда она вошла. — Что ты себе позволяешь, Синев?! Я на тебя докладную…
— Все, Розалия Львовна, уходим! Уходим!
…Так и прошла ночь — в бдении и ожидании невесть чего. Мы с Никитой успели испить не одну чашку чаю, опустошили сигаретную пачку и перешли на «ты». А утром он, как и обещал, повез меня домой. Зевал за рулем отчаянно, как лев, готовый проглотить всех подряд, и мотал пшеничной гривой, разгоняя сон. Притормозив возле подъезда, не стал выходить из машины, чтобы открыть дверцу с моей стороны. Впрочем, кто бы ждал особых милостей от мужчин? Это еще безнадежнее, чем ждать их от природы… Я выкарабкалась:
— Спасибо, Кит!
— Кушай на здоровье… Следующее дежурство у меня через двое суток. Подгребай послезавтра, вместе веселее.
— Какое послезавтра? Я сегодня же подгребу…
— Ну и зря-я-а. — Он снова раззевался до хруста в челюстях. Потирая закрывающиеся глаза, посоветовал: — Лучше хорошенько выспись. Спи спокойно, дорогой товарищ! Я тебе торжественно клянусь держать руку на пульсе твоего драгоценного Волкова. Если что, позвоню. Чаокакао!
Связь у нас предполагалась односторонняя — в квартире, где обретался Никита, отсутствовал телефон. Едва его белая «Нива» выехала со двора, мне стало тоскливо: пофигизм этого симпатичного оболтуса худо-бедно и меня подпитывал верой в то, что все будет «хоккей». А в отсутствие интерна потянуло немедленно вернуться обратно в больницу. Еле подавила бессмысленный порыв… По лестнице брела, точно немощная старуха, гадая, что творится в квартире. Опыт последних дней приучил настраиваться на худшее. Но оказывается, злодейства тоже иногда берут тайм-аут.
Дверь мне открыла… мама с хорошеньким, пригожим Темочкой на руках. Вслед за ней в прихожую выкатилась Ксюша, которая, как водится, запрыгала, скандируя: «Катя! Катя!» Мальчик протянул лапки, чтобы повиснуть на шее. Азиз, спланировав на плечо, прикинулся ласковым голубем мира. Заворковал: «Дур-р, дур-р».
— Катенька, чьи же это детишки? — деликатно поинтересовалась мама. — Мы с папой прямо не знаем, что и думать. Лидочка меня вчера вызвала…
— Мам, я тебе потом все объясню. Устала-а. — Я смахнула птицу, повесила шубу на крючок и зашла в ванную, давая понять, что пресс-конференция окончена.
Пока ванна наполнялась, разделась. Одежда — от джемпера до нижнего белья — провоняла больницей, и я поспешила запихать ее в стиральную машину. Легла на дно якорем, чугунные веки сами собой сомкнулись.
— Дочка, я борщ сварила, котлетки с картошечкой пожарила, — послышалось из-за двери. — Покушай и отдыхай. А ребятишек я с собой заберу, чтобы не мешали. Не возражаешь?
Какое там возражать? Я чуть не захлебнулась от радости:
— Забери, конечно, мамочка!
Серега имел ломовой приход от наркоза, а я его поимела от маминой стряпни и чистой домашней постели. Ела в полулежачем положении и думала: счастье есть!.. Сереге больше не надо прятаться и воевать, в больнице ему уже ничто не угрожает; кукушата под надежным присмотром, а на их мамашу мне просто наплевать. Мыслям о работе и вовсе не дала ходу, а чтобы никто не доставал, предусмотрительно отключила телефон. В окно било рыжее, бесстыжее солнце, извещавшее, что скоро придет весна. Ослепленная его светом, я уснула прямо с пустой тарелкой на пузе…
Разбудили меня озноб и жажда. Горло саднило, нос заложило, а суставы выкручивала ломота. Типичное ОРЗ. В другое время я бы охотно поболела — приятно ведь тупо валяться и ни за что не отвечать… Но сейчас точно знала: любимому мужчине гораздо хуже, чем мне. Преодолевая разбитость, встала и включила свет — за окном уже смеркалось. Потащилась в кухню, наполнила чайник и воткнула в розетку штепсель телефона, чтобы позвонить в справочную больницы.
— Состояние стабильно тяжелое. Хотя постойте… Вы про кого из Волковых спрашиваете? Их в списках двое — Ольга Анатольевна и Сергей Владимирович. Наверное, однофамильцы.
Я прямо обалдела, ушам не поверила:
— Как, и Ольга в больнице?!
— Ну да, Ольга Анатольевна, 1983 года рождения. Температура 37,5, состояние средней тяжести.
Женщина из справочной стала терять терпение, ее голос приобрел досадливые нотки, но я не отставала. Судя по имени-отчеству и возрасту, Волкова была не кем иным, как Лялькой.
— Погодите, а что с ней стряслось?
— Поступила вчера после автокатастрофы. Сотрясение мозга, перелом голени, множественные ушибы. Палата 414.
Выходит, мой дневной кошмар оказался провидческим?! Вот и отыскалась блудная мамаша…
Тайна моего исчезновения, кстати, тоже занимала многих. В первую очередь, конечно, Лидию, которая своим звоночком не позволила как следует переварить новость относительно Ольги. Гаевая — не девушка, а буря и натиск, ураган и тайфун, настоящий мирный атом. Мне бы ее энергию…
— Катька! Катюнечка! Ты живая?! Слава богу! А парень тот жив?.. А-а… Ну, мы с Евгением Павловичем так и подумали, что ты в больнице зависла. Слушай, а клиент-то твой, этот гребаный Владимир Иванович, пропал! Вчера, как только нас увидел, дунул, только пятки засверкали. И сегодня не явился оформлять сделку… А я тебя предупреждала: та квартира — точно заговоренная, не удается ее сбыть, хоть тресни!
— Нет, Лидок, из-за квартиры не стоит трескаться. Проблема не в квартире, а в клиенте. Это не Владимир Иванович, а просто какой-то Чичиков.
Напоминание о бобре подняло гадкий осадок со дна моей души. Вспомнилось, как проходимец требовал ключи от квартиры Волковых. Скорее всего, ради них и втирался ко мне в доверие, навязался в гости, запудривал мозги водкой и комплиментами… Чего он забыл в Серегиной квартире? И откуда вообще свалился?.. Тревожные думы затмили голос Лиды, между тем она источала жизнерадостность, как вся группа «Блестящие», вместе взятая: