Жена русского пирата
Шрифт:
— Неужели у вас родственников не было?
— Были. Только мама ни к кому обращаться не хотела — гордая была и красивая. Ее на хуторе за это не любили: ни девки, ни бабы. Она им укором гляделась — минутки лишней не поспит, а свое платье отгладит, отчистит. На новое денег нет, так она вместо заплатки цветок вышьет, а где дырка образуется, такой узор придумает — бабы от зависти только ахают. Говорю вам о ней, и все перед глазами проходит, а рядом с нею жил — не замечал… Очень мы бедствовали, а могли бы за отца, в армии погибшего, хоть какое пособие получать. Мать один раз в уезд съездила, а военный
— Паря, — вмешался Андрей, — не слишком ли издалека ты начал?
— Не мешайте, дядька Андрей! — возмутилась Олеся. — Спать хотите, так идите — я вам постелила.
— Граф Головин, — вы, будто, тоже его знаете, — говорил: что хочет женщина, то хочет бог! — нисколько не обиделся Ян.
Андрей даже рот открыл от удивления: вот тебе и малограмотный парень!
— Я вас долго не задержу, — успокоил его Ян. — Так вот: мама мне часто говорила, будто мой отец Георгий Поплавский — из княжеского рода; а его бабка — княгиня Елизавета — была ведьма, отец Елизаветы — колдуном… Я её рассказам не верил, уж очень они на сказки походили, что она же мне и читала. Знать бы раньше, что это не сказки, я бы держал ушки на макушке…
— Как же ты определил, что мать твоя правду говорила?
— Из жизни… Когда я подорвался на мине и меня контузило…
— А мина, видимо, из коровьей лепешки была, — ехидно заметил Андрей.
— Был бы я поглупее — обиделся, — спокойно сказал Ян. — А так — не хочу с вами на одну доску становиться!
— Да что ты с ним говоришь, Янек! — всерьез рассердилась Олеся. Пусть он — такой умный! — в хате остается, а мы с тобой пойдем, на крыльце посидим!
Она первой выскочила из комнаты.
— И ты ему веришь, Олеся?! — крикнул ей вслед Андрей.
Ян, выходя следом, сорвал с гвоздя старенький кожушок — с гор тянуло холодом — и показал казаку язык.
"Чего это я как с цепи сорвался? — дивился сам себе Андрей. — Ян неплохой парень. Ежели что и сочиняет, так это же от молодости — перед девчонкой хочет покрасоваться. Может, меня выводит из себя его самоуверенность?.. Неужели я ему завидую? Завидую, что на моих глазах у этих детей начинается любовь? Что наверняка в эту минуту они целуются на крыльце?.. А я? Мне уже тридцать один! Ни жены, ни детей… Прежде я никогда не задумывался: стоит ли идея всеобщей любви хотя бы одной человеческой жизни?.. Что же это получается? Я отдам свою жизнь на алтарь, где уже лежат сотни других жизней, а спустя сто… да что там сто — двадцать лет никто и не вспомнит мою фамилию?!"
В одном он был прав: Ян с Олесей целовались. Девчонке понравилось, как после поцелуя кружится голова и сладко замирает сердце. Когда же хлопец попытался скользнуть руками к её груди, Олеся, сразу вынырнув из голубого тумана, отвесила ему здоровую затрещину, аж в шее у него что-то хрустнуло. В этой хрупкой на вид девушке таилась такая сила,
Он сразу убрал руки и отодвинулся.
— Янек, ты обиделся? — робко спросила Олеся. — Я нечаянно… так сильно!
— Нечаянно… чуть голова не оторвалась!
— А ты рукам воли не давай!
— Все равно же завтра поженимся!
— Поженимся, а ты мне и скажешь: моя жена до свадьбы каждому себя лапать дозволяла!
— Я — не каждый, — обиделся юноша.
— Янек, — примиряюще проговорила Олеся, — давай не будем ссориться? Что тебе стоит денечек подождать… Не сердись!
— Что делать, подожду, — он поцеловал её в прямой изящный носик. — Кажется, твой подзатыльник вернул на место мои мозги… Пойдем спать, ласточка моя. И видеть сны про завтрашний день…
Утром его чуть свет разбудила Олеся.
— Янек, вставай, с Григорием беда!
— Что случилось? — хлопец подскочил с набитого соломой матроса.
— Он не просыпается! — плача, закричала Олеся. — Раньше чуть до него дотронешься — глаза открывает, а тут… И трясла, и по щекам била — как кукла, только голова мотается!
"Господи, лишь бы он не умер!" — от этой мысли Ян даже похолодел и поспешил к своему подопечному. Тот лежал и крепко спал молодой лекарь приложил ухо к груди: сердце билось ровно и спокойно.
Он попробовал, как и Олеся, растолкать спящего — бесполезно! Тогда решил позвать:
— Григорий! Гриша, ты меня слышишь?
— Слышу, — отозвался он, продолжая спать.
— Просыпайся, уже утро!
Григорий открыл глаза.
— Ты почему плачешь, тебя кто-нибудь обидел? — он легко сел на постели, обеспокоенно вглядываясь в залитое слезами лицо сестры.
— Никто не обидел! — вытерла глаза Олеся. — Я тебя будила, будила, а ты не встаешь…
— Эх, Леська, глупая ты девка! Я ж так сладко спал! И сны мне снились легкие, светлые — мы с мамой в Италии, а ты — совсем крошечка… Папа подносит тебя к водопаду, ты жмуришься от брызг и хохочешь! Кажется, с детства я не видел таких снов!
Он перевел взгляд на Яна.
— Хлопец, тебе надо на врача учиться! Это скольким же людям ты сможешь счастье подарить!
— Без учебы, я понял, можно и вреда сколько наделать! Тут страху натерпелся: не уснул ли ты на веки вечные? Не знал, как тебя и разбудить, пока не позвал…
Григорий фыркнул.
— Размечтался! Боишься, что придется моих кулаков отведать?
— Опять за рыбу гроши! — прикрикнула на брата Олеся. — Неужели до седых волос не повзрослеешь? Что ты все кулаками хвастаешься, когда Янек тебя одним взглядом уложить может!
— Может, это точно! Колдун, видно. Раньше его бы на костре сожгли, а теперь, видишь ты, сестру за него отдаю!
— Ты в сторону-то не уводи, — шутливо схватила его за ухо Олеся.
— Смотри, Ян, на ком жениться хочешь! Чуть что — и за ухо… А что я тебе обещал? К священнику съездить?
— Плетень починить!
— А где Андрюха?
— Спит еще.
— Буди! Вот он пусть хозяйством и займется, а я за батюшкой в станицу… Жениху-то, чать, не терпится! Проведи его по хутору, приданое покажи… Да, хлопец, ты у нас вроде с сельским трудом знаком? Пока я буду умываться да завтракать, Гнедка мне запряги. Олеся объяснит, что и где!