Жена самурая

Богачева Виктория

Он сошелся сразу двумя; кто-то из воинов прикрыл его со спины, приняв удар третьего на себя. Заскрежетали катаны, высекая в воздух искры. Вздулись жилы на напряженных лицах мужчин, заскрипели плотно стиснутые зубы.

Им удалось разнять скрещенные мечи, и Фухито шагнул назад, изготовившись к новой атаке. В дыму он едва видел силуэты перед собой и не мог разглядеть доспехи, которые помогли бы ему узнать противника. Но и без доспеха, по одному лишь его мастерству Фудзивара догадывался, что сражается с кем-то из старшей ветви Ода. С наследником клана

или одним из его братьев.

Им не удалось сойтись второй раз: битва развела их в разные стороны, но Фухито подумал, что едва ли найдет сегодня более достойного противника, смерть от руки которого не станет для него позором.

Он устал раньше, чем рассчитывал — сказывалось напряжение последних недель. За его плечами лежал груз прошедших битв и полученных ранений, и сейчас Фухито почувствовал, что близок к краю. Он не отдавал отчета своим действиям и двигался, руководствуясь одними лишь инстинктами.

Он пропустил удар в левое плечо, и ему пришлось отбросить вакидзаси в сторону — он больше не мог удерживать меч.

Ода теснили их, постепенно заключая в кольцо. Десятку Сатоки, неожиданно появившемуся из леса, удалось на несколько минут отсрочить исход битвы, но не преломить его.

Фухито двигался тяжело и слишком медленно, словно он был пьян. Его реакция уже не было столь острой, как прежде, и он не успевал ставить блоки, и сыпавшиеся на него удары высекали из доспеха искры. Он споткнулся и едва не упал: Сатоки, сражавшийся с ним бок о бок, успел подхватить и подставить плечо.

— Фухито-сама… — его голос оборвался, потонув в шуме битвы.

Когда Ода окружили их, заставив биться в тесном контакте друг с другом, силы Фухито были на исходе. Он мог лишь механически вскидывать катану и отражать удары, и на что-то большее был не способен. Он знал, что должен броситься в последнюю атаку, но не мог с собой совладать.

И когда он рухнул от усталости и ран на колени, где-то вдалеке раздался знакомый звук рога.

Рога, что принадлежал Ёрико.

***

— Эй, Такеши-сама, вы где?

Он очнулся от робкого голоса девочки. С трудом разлепил покрасневшие, опухшие глаза и повернул голову в сторону двери.

Хоши стояла подле решетки — еще ни разу она не решалась подойти так близко — и с напряжением вглядывалась в полумрак его клетки.

— Который раз ты приходишь? — спросил Такеши, едва ворочая тяжелым, сухим языком. Он понял, что совсем потерялся в днях.

— Пятый, — ответила девочка, явно обрадованная тем, что он очнулся.

«Пятый раз. Пятый день, как Нанаши меня пытал».

Она просунула сквозь прутья уже привычный сверток с рисовыми лепешками, но Такеши затошнило от одного лишь взгляда в их сторону. Сцепив зубы так, что стало больно, он смог сесть, привалившись спиной к прохладной стене.

Когда-то он здесь мерз. Теперь же сгорал изнутри, обливался лихорадочным потом и едва мог шевелиться, поскольку любое движение затрагивало воспаленную грудь.

— Что с вами? — шепот девочки заполнил всю его клетку, оттолкнувшись

от стен и стократно усилившись.

— Я умираю, — спокойно ответил Такеши, поудобнее устраивая затылок на остром камне.

Он наконец вспомнил, почему накануне лишился сознания. Решил обойтись без острия и выдавить скопившийся в жилах гной, не проткнув кожу. Он давил и давил, и давил грудь, пока из носа не хлынула от перенапряжения кровь, а из глаз — против воли — слезы. Красная, пульсировавшая от каждого прикосновения кожа натягивалась до предела, но не лопалась. И гной не выходил.

Такеши настойчиво продолжал терзать себя, пока его глаза не закатились, и он не соскользнул на земляной пол. Очнулся он лишь спустя полные сутки.

На коже, там, где он давил вчера, он чувствовал глубоко в печатавшиеся отметины.

Он понял, что, задумавшись, пропустил, о чем говорила Хоши, пока не услышал:

— … сказать Нобу-саме.

Вздрогнув, Такеши медленно повернул голову и увидел, что девочка вплотную приникла к решетке и настойчиво смотрела на него, словно чего-то ожидала. Он впервые мог рассмотреть ее поближе: обычно она пряталась в тени, в темноте, которую не разгонял тускло чадящий факел.

Такеши понял, почему Хоши скрывала лицо, понял, почему приобрела привычку говорить с опущенной головой. На левой щеке у нее были уродливые отметины — словно следы тяжелой болезни. Она почувствовала его пристальный взгляд и поспешно шагнула назад, неосознанно вскинув к лицу ладони.

— А на меня смотришь без страха, — только и заметил Такеши, вновь откинув голову на острый выступ на стене. Он закрыл глаза, прислушиваясь к стуку своего сердца. Звук был ровный.

Пока.

— Вас почти не видно из-за темноты, — будто бы с улыбкой сказала Хоши, и он фыркнул.

Он подумал, что, сложись все по-другому, у него могла однажды родиться дочь. Девочка с его глазами и характером. Яд от заражения проникал в его тело, все больше опутывая его своей черно-бурой сетью, и в последние дни вместо снов у Такеши были видения.

Видения будущего, которое не сбылось.

В них у него была семья. Дети. Их с Наоми дети.

Но Такеши знал, что случится вместо этого. Он умрет, и клан Минамото останется без наследника. Поместье зарастет, а ветер и дожди разрушат его главный дом. Молодые побеги оплетут деревянные подпоры, и через несколько десятков лет уже нельзя будет догадаться, что когда-то в этом месте жил большой и сильный клан. Процветающий.

Это был хороший исход.

Поместье сожгут Тайра, когда одержат победу. Они разрушат его до основания, сравняют с землей и оставят — в назидание потомкам. Ветер станет выть на пустыре, а угли, которые останутся от некогда цветущего сада, будут еще долго тлеть.

Такеши надеялся, что отец не позволит Наоми дожить до этого момента. Что убьет его жену раньше, чем кто-то из Тайра переступит порог главного дома.

— Почему вы умираете? — голос Хоши вырвал его из плена несвязанных, больных размышлений.