Женатый мужчина
Шрифт:
Подобно апостолу Петру на судилище над Иисусом Христом, Джон хранил молчание — он сидел в углу подальше от политического диспута и беседовал с Мэри Масколл о путешествии в Венецию, которое обе пары намеревались предпринять весной. Казалось, никто не замечал его присутствия. В десять дали свет: Ева Барклей принесла бисквиты с паштетом, чтобы слегка перекусить, а через полчаса пригласила гостей к столу. Подали недожаренное мясо с полусырыми овощами.
В одном конце стола биржевой маклер по имени Тим Поттс
— Какое может быть у них оправдание, черт бы их подрал, — прошу извинить, Ева, но иначе выразиться я не могу, — так вот, скажите мне, какое, черт бы их подрал, может быть у них оправдание, если нам всей страной приходится выкладывать денежки, чтобы поднять им зарплату, а они вдобавок саботируют политику правительства, которое, будь оно проклято, было все-таки избрано демократическим путем…
Последняя фраза вызвала паузу за столом, но не потому, что довод был особенно силен, просто оратора потянуло вниз и всем было интересно, не ткнется ли он носом в тарелку.
— Ради бога, успокойся, Тимми, — раздался с другого конца стола голос его супруги.
— Интересная мысль, верно? — Язвительная реплика Генри Масколла, сидевшего напротив Джона, была достаточно громкой, и ее услышали все. — Кстати, — обратился он к Джону, — как ты собираешься справиться с этой проблемой в своей предвыборной кампании?
— Вы выставляете свою кандидатуру в парламент? — спросила черноглазая Ева Барклей, известная своим тщеславием.
— Возможно, — отвечал Джон.
— И конечно, от тори?
— Нет.
— Разве вы не слышали? — спросил Генри. — Из Джона делают чемпиона по борьбе за права бедняков. Его натаскивали Джо Гормли и Мик Макгэи…
— Ну уж, — сказал Джон. Наступило неловкое молчание.
— Ну, что же вы, Джон, отвечайте, — не успокаивался Генри. — Какие у них могут быть оправдания?
— Оправдания чего?
— Того, что они пытаются сорвать «третий этап»!
— Оправдание, — произнес Джон, — состоит в том, что консервативное правительство нарушило свое обещание не увеличивать налогов…
— Возможно, — сказал Генри. — И возможно, поэтому рабочие считают себя обманутыми мистером Хитом. Но у вас-то кругозор пошире, чем у рабочих. Вы же знаете, что палата общин суверенна и имеет право менять свои решения.
— Хоть сейчас не надо о политике, — сказала Мэри Масколл.
— Нет, именно надо, — сказала Ева Барклей. — Я не встречала человека, который действительно защищал бы тред-юнионы.
— Просто я считаю, что по отношению к ним допущена несправедливость, — нехотя заметил Джон.
— Какая же? — поинтересовался Саймон Барклей.
— Несправедливо, когда одним дозволено продавать свой труд тому, кто больше платит, а другим — нет.
На другом конце стола Мэри и Клэр завели
— Дело не в том, что шахтеры не продают свой труд по более дорогой цене, — сказал Генри. — Они создают своего рода картель, а это запрещено законом — законом, который обязателен для всей сферы экономической деятельности. Но тред-юнионистам закон не писан…
— Вы слишком полагаетесь на законы, — сказал Джон.
— Странно это слышать от юриста. — В голосе Генри прозвучал металл. — Обычно принято считать, что закон прав и нарушать его никому не позволено.
— Разве кто-то думает иначе? — удивилась Ева Барклей. — Инфляция никому не нравится.
— Да, — произнес Джон задумчиво, — но попробуйте объяснить шахтерам или энергетикам, почему им всегда платят меньше, чем адвокатам или банковским служащим. За последнее столетие их материальное положение улучшилось. Почему бы ему не улучшаться и впредь?
— Когда же они поставят точку? — спросил Генри. Джон засмеялся:
— Когда чумазый шахтер станет зарабатывать столько же, сколько и вы.
Генри даже не улыбнулся, а, наоборот, насупился, и лицо у него стало бордовым, как его бархатный пиджак.
— Любой шахтер волен пойти на службу в торговый банк, законом это не возбраняется, — сказал он.
— Да, такого закона нет, — сказал Джон, — только не представляю себе, как его туда возьмут.
— Его не возьмут потому, что ему с этой работой не справиться.
— Вот именно. — Джон повернулся к Еве Барклей, как бы призывая ее в арбитры. — Он считает, будто шахтеры глупее клерков, хотя доказательств тому нет никаких. Он считает, что финансовые махинации банковских служащих должны вознаграждаться лучше, нежели труд шахтеров, который требует мужества и долготерпения…
— Признаюсь, — произнесла хозяйка дома, — мне не хотелось бы поменяться местами с кем-нибудь из шахтеров…
— Неудивительно. — Джона явно забавлял разговор. — Наверху любой иерархической пирамиды всегда склонны рассматривать иерархию как естественный порядок вещей, но естественно предположить, что те, кто составляет ее основание — будь то илоты, плебеи, крепостные, невольники или британские рабочие, — придерживаются иной точки зрения…
— В вашем уравнении, — сказал Генри своим низким, грудным, сочным голосом, — вызывает недоумение ваша собственная позиция. Чего ради вы, человек, идущий вверх по социальной лестнице и, собственно, уже достигший вершины, держите сторону тех, кто внизу?
Джон улыбнулся:
— Представлять чужие интересы — моя профессия…
— Не увиливайте от ответа.
— Почему я представляю их интересы, а не ваши?
— Именно.
— Потому что вы во мне не нуждаетесь.
— А они — да? Джон помедлил.