Женатый мужчина
Шрифт:
Одно уже это — грех. Добропорядочной католичке, матери двоих детей, не пристало иметь тайны от своего мужа и лучшей подруги, но противиться было выше моих сил. Нет, не вино и даже не Генри послужили причиной, а опьянение тайной. Будет о чем помечтать, пока жаришь детям рыбу.
На рождество мы поехали к родителям Джона, а на Новый год — в Бьюзи. Я ходила к святому причастию и молилась, но это не была молитва от души, я не могла прогнать Генри из моих мыслей и, как школьница, мечтала очутиться в его объятиях. Вот уж поистине запретный плод сладок. Едва мы вернулись вчера, он тотчас позвонил и пригласил меня поужинать. Я понимала, что не следует этого делать (ужин — затея более рискованная, чем обед), но Джон был в Хакни — занимался своей политикой, дом наш, пока нас не было в Лондоне, ограбили, и я не стала противиться. Я сказала «да». Генри наплел Мэри небылиц про каких-то арабов, которых он должен развлекать. Мы мило поужинали при свечах, а по дороге домой в автомобиле он поцеловал меня, и, хотя я не позволила ему «заходить дальше»,
С любовью Клэр.
P. S. Дети послали бы Вам привет, знай они, что я пишу Вам, но я не смею им сказать, потому что они могут передать Джону и он заподозрит неладное. «О, что за сети мы плетем, когда впервые в жизни лжем» [50].
17 января 1974 г.
Дорогой отец Майкл,
Спасибо за Ваш ответ. Я читала Ваше письмо и думала, что, конечно же, последую Вашему совету и никогда больше не встречусь с Генри, но вот зазвонил телефон, и у меня замерло сердце. Я надеялась, что это он, и это был он. Завтра мы снова обедаем вместе. Вот и все мои благие намерения. Умом я понимаю: все, что Вы говорите, — правда, однако есть одно-два обстоятельства, о которых Вы никак не можете знать и которые — нет, не извиняют меня, но несколько меняют положение вещей. Например, я люблю Джона, и он был бы оскорблен, обнаружив, что у меня роман — тем более с Генри, но Джон не был мне верен. Я всегда подозревала, что у него есть любовница, и Генри подтверждает это. Он говорит, что у Джона вообще такая слава, а сейчас он путается с некой Паулой Джеррард. Это не извиняет меня, я понимаю. Мужчины — ведь это совсем другое дело, и я не собираюсь ложиться в постель с Генри просто в отместку Джону. По крайней мере сейчас мне так кажется. Я ни минуты не тешу себя надеждой, что Генри будет мне верен, стань я его любовницей. У него, по всей вероятности, и сейчас есть две-три другие приятельницы. Что же до Джона, то дело не в его непостоянстве — просто очень он скучный. Не думаю, что он такой со всеми. Нашла же в нем что-то Паула Джеррард. Но с любым заскучаешь, если знать его слишком хорошо, а Джон до такой степени предсказуем, что действует мне на нервы. Вы знали, что он собирается баллотироваться в парламент от лейбористской партии? Типично для него: если все идут направо, значит, он идет влево. Это могло бы произвести впечатление, будь он искренен, но его социализм — поза, и только. Так было всегда. Он и меня в свое время пленил своей повышенной эмоциональностью. Пусть я поступаю не совсем честно, ведь я влюбилась в него именно потому, что он был таким идеалистом. В действительности он настоящий сноб. Самым великим огорчением было бы для него, если бы я стала ходить по дому в бигуди, говорить на уличном жаргоне, если бы у меня на ногах появились варикозные вены или я подавала бы ему жареный колбасный фарш к чаю. Только Джон не понимает, что он сноб. Какое-то время я думала, что он счастлив — званые ужины, отпуска за границей, покупка модных машин для сада. А он вдруг взялся за старое — видимо, наступил климактерический период! Он снова стал «политически активен». Сначала я решила — это предлог, чтобы встречаться с какой-то женщиной, но нет, он честно проводил вечера на собраниях местного отделения лейбористской партии. Однако это, увы, не вернуло моих былых восторгов от его радикальных устремлений, потому что теперь двигали им не идеалы. В лучшем случае — тщеславие. Политикой занимаются большей частью из желания быть в центре внимания, не так ли? Не беда ли нашей демократии, что народ представляют люди с комплексом неполноценности? Кто еще способен вынести такую скучищу? У Джона легкая форма folie des grandeurs [51]. Думаю, это свойственно многим адвокатам. Он воображает, что, коль скоро он искушенный адвокат и способен одержать верх в споре за обеденным столом, значит, он умнее других, тогда как на самом деле скорей глупее, так мне кажется. А может, я ошибаюсь, и он вовсе не глуп. Жене трудно судить. Но он педант, а когда человек одерживает верх в споре с помощью юридической казуистики, это только отталкивает людей. Да и его социализм, самодовольный и высокомерный, тоже вызывает скуку. Я понимаю Генри, это его раздражает. Вообще мне иногда приходит в голову, что его ухаживание за мною после стольких лет знакомства продиктовано желанием уязвить Джона. Не очень лестно, правда? Это только усугубляет грех, но бездна есть бездна — какая разница, сколько лететь, тысячу или десять тысяч футов?
Но это не все о Генри — есть вещи и похуже. Стыжусь даже на бумаге признаться, потому что это может вызвать у Вас презрение ко мне, но ничего не поделаешь: на второй вечер он откровенно заявил, что скучающие замужние женщины — самая легкая в Лондоне добыча. Вот так-то — поскольку я скучающая замужняя женщина, то в конце концов сдамся. Я ответила, чтр не принадлежу к их числу, но, даже если бы и скучала, все равно не стала бы с ним спать лишь потому, что у Джона любовница. Ведь Джон не католик и не ведает, что творит, а я католичка и знаю, что есть грех. Генри только посмеялся. Он сказал, что над католичками у него куда больше побед, чем над всеми другими, вместе взятыми. Он сказал, что если я откажусь, то исключительно из мещанского
Я изъясняюсь не очень связно. Как видите, борьба продолжается. Согласна, природа привносит гармонию в мысли, но какой смысл ехать в деревню сейчас, когда там все голо.
Пожалуйста, пишите мне. Можете быть как угодно суровы.
С любовью
Клэр.
15 февр.
Дорогой отец Майкл,
Сегодня утром я получила Ваше последнее письмо, но боюсь, оно запоздало. Вчера я ужинала с Генри Масколлом. Там было еще несколько человек (Джон уехал в Хакни). Я сидела рядом с Генри и сумела шепнуть ему, что буду одна в нашем коттедже в субботу вечером. Он сказал, что приедет. Самое страшное: я молила Бога, чтобы Генри именно так ответил, и молюсь теперь, чтобы он приехал. Единственно, перед чем трепещу, — это то, что я ему вовсе не нравлюсь и все окажется просто шуткой. Лучше бы, не правда ли, уж вовсе не молиться?
Простите. Я чувствую себя виноватой, потому что знаю: Вы потратили столько своего драгоценного времени на эти письма ко мне и молитвы за меня, тогда как могли бы молиться за кого-то более достойного. Ваш совет был добрым советом. Согласна со всем, что Вы говорите, но боюсь, уже слишком поздно. Я слишком далеко зашла, и никакие доводы не помогут. Я, безусловно, согласна с тем, что не должна причинять боль детям и Джону, и, конечно же, я их всех люблю больше, чем Генри. Просто сейчас моя потребность в Генри настолько сильна, что я решилась, и будь что будет. В сущности, я больше чем уверена, что ничего такого не случится. Даже если Джон узнает, ему будет все равно. Оскорбленное самолюбие — да, возможно, но я не думаю, что он меня еще любит. Он предпочел мне свою новую карьеру и не захочет развода теперь, когда он член парламента (в его округе предостаточно ирландцев-католиков!), так что детям ничто не грозит. Вообще я чувствую, что могу сговориться с кем угодно, кроме Бога, а заставить себя расстаться с Генри ради чего-то, во что большинство людей не верит, право, не могу. Это же нелепо. Так что я просто оставила его в покое и обратилась к Пресвятой деве и св. Иосифу, чтобы они тоже отступились от меня, так что не вините никого из них за то, что они не пришли мне на помощь.
Надеюсь, Вы не осудите, но лучше не пишите мне больше. Я, может быть, теперь и распутная женщина, но все еще сохранила чувство стыда.
С любовью Клэр.
Глава девятая
На следующий день — это было в субботу — Джон повез детей обедать к Пауле. У нее на Пэрвз-Мьюз к этому времени был уже полный шкаф игрушек и игр, а по случаю приезда детей каждому было куплено по маленькой panier [52]французских шоколадок в красивых цветных обертках. Дети пошли наверх играть, а Джон сидел на кухне с бокалом аперитива и утренней газетой, пока Паула готовила обед.
— У тебя есть идеи насчет дома? — спросила она, стоя у мойки спиной к Джону.
— То есть?
— Вчера закончили перестройку, — сказала она. — Мастера готовы с понедельника приступить к отделке.
— Прекрасно.
— С гостиной ясно, и с холлом я тоже все придумала, а как быть с твоим кабинетом?
— Меня вполне устраивают просто белые стены.
— Как у вас в гостиной? Забавно. Я-то всегда думала, что это из-за отсутствия воображения у Клэр. — Она засмеялась. — Во всяком случае, не белые — это не для Лондона, потому что сразу видна грязь.
Джон промолчал.
— Я думаю, для кабинета лучше всего что-нибудь в густо-бордовых тонах или же в зеленом колере, под бильярдное сукно. Нет, это слишком ярко. Лучше цвета бутылочного стекла. Надо тебе посмотреть библиотеку во французском посольстве — я такой цвет имею в виду.
— Как хочешь, — сказал Джон. Она повернулась к нему лицом:
— Твое дело, конечно. Речь идет ведь о твоем кабинете. Хочешь белые стены — пусть будут белые.
— Мне, право, все равно.
Она вытерла о фартук руки, подошла, села рядом.
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего.
— Ты чем-то подавлен. Плохо спал?
— Нет. Все в порядке.
— Ты слишком много работаешь, — сказала она. — Перегружаешь себя адвокатурой. Следовало бы поберечь силы для парламента.
— Деньги приходится зарабатывать.
— Ну, это ненадолго.
— И потом, моя деятельность в палате общин представляется мне по большей части пустой тратой времени.
— Потерпи. Скоро тебя посадят в какой-нибудь комитет или получишь пост в правительственном аппарате. Папа виделся на днях с Гарольдом Левером, и, как я поняла из разговора, там помнят о тебе. — Джон насупился, уткнулся в газету. — И все-таки что-то не так, да? — спросила Паула.
— Нет. Она встала:
— Не хочешь — не говори, просто я тебя достаточно знаю, чтобы сразу понять, когда что-то не так.
За обедом Паула принялась описывать приготовления к свадьбе. Анна будет одной из четырех подружек невесты; шлейф понесут Том и кузен Паулы по имени Хеймиш Джеррард. Девочки будут в длинных платьях из зеленого муслина с высоким лифом, с венками из цветов в волосах; мальчиков оденут в гусарскую форму, с настоящими киверами и высокими лакированными сапогами до колен.