Женатый мужчина
Шрифт:
— Нет, я не дозвонилась. Но я попробую еще раз.
Я выпустила ее пальцы, и в моем сердце вдруг зародилось кошмарное предчувствие неизбежного. Я была парализована. Произошло что-то ужасное, настолько ужасное, что даже думать страшно. Что-то, о чем она не может мне рассказать — не сейчас, когда у меня на руках новорожденный. Когда прошло всего несколько минут после его рождения.
Я окаменела, мне было страшно, я начала дрожать. Через полчаса меня на кресле-каталке отвезли в отдельную палату, а Макса отнесли в детскую. Я лежала на кровати, парализованная страхом, и думала о том, что невозможно было вообразить. Так что, когда это случилось, я, как ни странно, была уже готова.
Вошли
Теперь я помню, как на секунду у меня остановилось дыхание, и я подумала: вот так, наверное, чувствовал себя Макс, когда у него вокруг горла обмоталась пуповина. Мне казалось, будто меня душат. И в голове вдруг завертелись странные, неуместные мысли. Например, я подумала о том, что в тот самый момент, когда мой сын сделал первый в жизни вздох, его отец вздохнул в последний раз.
К счастью, после этого все воспоминания превратились в сплошное расплывчатое пятно: помню только, как дрожь переросла в неконтролируемую тряску, как кто-то накрыл меня одеялом и укутал, как маленького ребенка. Еще помню, что Мэйзи постоянно была рядом, все время держала меня за руку и не отпускала, и выглядела как девяностолетняя старуха.
Одно я помню точно: мне почему-то не приносили Макса. Может, думали, что я не хочу его видеть? Что это для меня слишком? Или по моему невнятному бормотанию они решили, что я его отвергну и вымещу на нем свое горе? В конце концов я просто села на кровати и стала орать. Медсестра с ребенком тут же прибежала по длинному коридору.
Бену тогда было четыре года, и кто-то должен был с ним поговорить: эту задачу взяли на себя Лукас и Мэйзи. Он пришел меня навестить. В моей памяти хранятся отдельные кадры того времени, но связной картины нет. К примеру, я помню, как Бен лежит на моей больничной койке и я прижимаю к груди его и Макса. Следующий кадр: Лукас отвозит нас домой; я на заднем сиденье, держу Макса, обнимаю бледного, молчаливого Бена. Потом мы оказываемся в подъезде моего дома, и нам предстоит преодолеть четыре лестничных пролета с колыбелькой на руках; Мэйзи открывает дверь наверху, и рядом с ней стоит моя сестра Ди, которая живет в Италии и только что прилетела: на их лицах застыла тревога.
Теперь мне говорят: «Наверное, с маленьким ребенком пережить трагедию было еще сложнее». Но на самом деле именно благодаря малышу я и справилась. И еще я никак не могла поверить в то, что произошло, поэтому мои умственные процессы затормозились и почти остановились. Тогда мне казалось, будто я — это не я. Я словно наблюдала за своей жизнью на расстоянии: у меня не было ни мыслей, ни планов, я просто существовала, внутри меня горел яркий огонь, но я была в растерянности, словно после мощного взрыва. Я не могла позволить себе расклеиться, так как мне надо было заботиться о Бене и Максе, и я все время чувствовала, что Мэйзи и Лукас рядом, что они следят за тем, чтобы у нас все было в порядке.
Мои родители тогда спасли мне жизнь: мы проводили все время или дома, или у них. Но и друзья очень меня поддерживали. Горе позволяет понять, кто из твоих друзей взрослый, а кто еще ребенок Кое-кто из моих друзей пропал, решив подождать, пока я не «приду в чувство», и с тех пор мы почти не виделись, а некоторые, например Джесс, всегда были рядом. Не надоедая мне, Джесс всегда приходила,
Я ходила к психотерапевту по понедельникам вечером — все равно что на курсы рукоделия. Вооружившись рулоном туалетной бумаги, я хныкала и злобно орала на очень милую женщину средних лет, страдавшую нервным тиком. Как-то раз я даже стала биться о стену, и ее тик стал неуправляемым. Она была не против, но и не помогала. Как раз после того случая один из моих соседей встретил меня на лестнице и сказал: «Если захочешь сломать стену, приходи к нам!» Так я и сделала.
В общей сложности у меня было пятеро соседей: Тереза, Карло, Тео, Рэй и Розанна, и все они, и мужчины, и женщины, вели себя просто потрясающе. Между прочим, в то время, когда я изо всех сил колотила их стены, я иногда поднимала голову и видела лицо Неда, улыбающегося мне с небес; клянусь, я слышала его радостный голос, который говорил: «Вот видишь? Смотри, каких друзей я тебе нашел, Люси! Смотри, какими людьми я тебя окружил! Мы приняли правильное решение, не так ли?»
Перед самой его смертью мы решили поселиться в этом доме. Раньше мы жили в квартире на первом этаже в Фулхэме; квартира была маленькая, темная, но ничего лучше мы позволить себе не могли. Правда, появился просвет, когда меня повысили в «Кристи», а Неду пообещали режиссерский контракт на съемку артхаусного фильма в его кинокомпании в Сохо. Хотя все это необязательно означало большой приток денег, доходы все же должны были увеличиться, поэтому мы и решили переехать. К тому же нам недавно повысили плату за квартиру, и должен был появиться второй ребенок.
Прислушавшись к здравым советам, вслед за всеми нашими друзьями мы послушно занялись поисками более просторного жилья.
Как-то днем Нед позвонил мне на работу.
— Давай встретимся в обед, — взволнованно проговорил он. — Я кое-что нашел.
— Что именно?
— Квартиру. Дом двадцать четыре по Ройял-авеню, в Челси. В двенадцать тридцать. Пожалуйста, Люси, просто приходи, и все.
И я пришла. Бегом прибежала с работы, правда, бежать было недалеко, от Южного Кенсингтона до Фулхэм-роуд, через переполненную людьми Кингс-роуд, потом налево, к Королевскому госпиталю и к реке. Приблизившись к нужному адресу, я замедлила шаг и в недоумении проверила записную книжку. Я оказалась на самой чудесной площади в Лондоне. Широкая и длинная, по обе стороны — высокие белые дома, похожие на свадебные торты, и у каждого — черно-белое клетчатое крыльцо, блестящие черные парадные двери и медные молоточки, поблескивающие на солнце. Я замерла и затаила дыхание. Такое впечатление, что я очутилась в Париже: гравий вместо травы, и кажется, что вот-вот появятся пожилые мужчины в беретах, играющие в лото. Но вместо этого на горизонте показались пенсионеры из Челси с медалями и тростями: они сели на скамейку погреться на весеннем солнышке. Я взволнованно сглотнула слюну. В одном конце площади толпились люди, но блестящие витрины Кингс-роуд не пропускали их с улицы, и никто не проходил на площадь мимо цветочника на углу. В другом конце были сады Королевского госпиталя: теплый, безмятежный островок зелени.
— Ты с ума сошел, — сказала я Неду, когда он появился. — Что это такое? Обувная коробка?
— Практически, — весело ответил он. — И не совсем по нашему бюджету, но ты только посмотри вокруг! — Он демонстративно обвел площадь рукой.
— Я вижу, но Нед…
— Пойдем, я тебе покажу!
Сжимая в руке ключи, он потащил меня к высокому каменному крыльцу, в общий холл. Дверь тихонько закрылась за нами. Мы поднимались по широкой лестнице, все выше и выше, пока наконец не добрались до четвертого этажа — еле дыша.