Женевьева. Жажда крови. Женевьева неумершая

Йовил Джек

Он будет просто лежать и ждать стрелы графа.

Это уж всяко не хуже, чем бегать впотьмах.

Над собой он видел луны, Маннслиб и Моррслиб.

Он обратился к Морру, богу смерти, моля того подождать. У него еще впереди экзамены, которые нужно сдать, жизнь, которую нужно прожить.

Боль в желудке опять напомнила о себе, и он перекатился на живот. В нем уже не могло остаться ничего, что можно было бы отрыгнуть, но брюхо его сокращалось, и он кашлял, давясь желчью.

Вот так он и умрет.

Он

опустил лицо в ледяную грязь и ждал стрелы в спину.

После него останутся три непризнанных незаконнорожденных ребенка, о которых ему известно, да неоплаченные счета из дюжины таверн. Он не знал точно, убил ли кого-нибудь, но он швырял камни и ножи в драках, и сколько угодно народу могло умереть от его кулаков. Он служил своему Императору и с нетерпением ждал, когда же придет время защищать Дом Вильгельма Второго от врагов.

Острие вонзилось ему между лопаток, и он знал, что это конец.

–  Убивай, - сказал он, перекатившись снова и подставляя мечу брюхо.
– Убей меня в лицо.

Графа позади него не было.

Вместо этого оказалось, что он уставился в огромные янтарные глаза, посаженные по обе стороны длинной морды. Животное ткнуло его растущим между глаз сияющим рогом.

Самка единорога вздохнула, из ее ноздрей вылетело облачко пара.

Единороги - те же лошади с рогами, только у лошадей не бывает такого выражения лица.

Эта самка улыбалась, она смеялась над ним. Глаза самцов застилал туман, но у самки они были ясные, горящие, тревожные.

Он застыл, чувствуя, как между ног у него потекла струйка, наполняя штаны теплой влагой.

Самка насмешливо заржала и убрала рог.

Она была выше любой кавалерийской лошади, какую Ото когда-либо видел, с длинной гривой и мощными мышцами. Очень сильная, она казалась одновременно гибкой и женственной.

Ото, как бы ни был перепуган, не мог не воспринимать ее как женщину.

В первый раз в жизни Ото Вернике видел нечто, показавшееся ему прекрасным.

Потом она исчезла, белый сполох во тьме.

Ото не мог поверить своему счастью. Он облегченно всхлипнул и громко рассмеялся, давая выход бушующим внутри него чувствам.

Потом он услышал, что к нему приближаются другие звери.

Они рычали, лаяли, стремительно сокращая расстояние между Ото и собой.

Два пса вылетели из тьмы и вонзили зубы в его жир.

Ото завопил.

8

Доремус скользил по склону, раскинув для равновесия руки, к тявкающему, визжащему клубку.

–  Карл! Франц!

Он звал собак, но они не слышали или не слушали.

Позади, на гребне холма, стоял Рудигер и смотрел, как собаки рвут Ото.

Это зашло слишком далеко. Он не намерен дать убить этого толстого олуха. Непохоже,

чтобы отец так уж беспокоился о своей любовнице. Насколько Доремус мог судить, он скоро бросил бы Сильвану. Вполне естественно, что женщина принялась подыскивать себе другого покровителя. Конечно, она проявила дурной вкус, но Ото все-таки герцог, хоть и худородный выскочка.

–  Карл!
– заорал Доремус, и собака подняла голову. Зубы ее были измазаны красным.

Он схватил Карла за ошейник и оттащил. Франц вгрызался в колено Ото, разрывая материю, чтобы добраться до плоти.

Магистр ложи был еще жив. Похоже, он даже не слишком сильно пострадал. Лицо и шея исцарапаны, но собаки не знали вкуса человеческого мяса.

Доремус оттащил Франца.

Угомонившись, собаки уселись и распустили слюни. Доремус потрепал их по головам.

Ото стонал и плакал.

Доремусу почему-то вспомнился Шлихтер фон Дюрренматт, низкорослый парень, который не прошел посвящения в Лигу Карла-Франца. Ото и его дружки безжалостно пинали и избивали мальчишку, бросили голым в Рейк, советуя плыть домой, к мамочке. Доремус хотел бы, чтобы Шлихтер, теперь послушник Мананна, оказался тут и посмотрел на вонючего, униженного Ото Вернике.

Доремус бросил Ото платок.

–  Утрись, - велел он.

К ним уже подошли его отец и Магнус. Рудигер не пытался вмешиваться и холодно смотрел, как всхлипывающий Ото, из чьих детских глаз слезы ручьем лились на лицо жирного развратника, протирает свои раны, вздрагивая от прикосновений платка.

–  Эта добыча совсем жалкая, - сказал Рудигер.
– Даже на память взять нечего.

–  Отрежь ему, по крайней мере, уши, - предложил Магнус, мягкой усмешкой показывая, что шутит.

Ото, не видевший улыбки, захныкал.

–  За то, что он сделал, я бы лучше отрезал ему яйца, - без улыбки ответил Рудигер.
– Но мужчина есть мужчина, он не несет особой ответственности за то, что творят его чресла.

–  Самка, - вспомнил Ото.
– Она была здесь…

Рудигер улыбнулся.

–  Вот как? Куда лучшая добыча, чем ты, хотела оказаться на твоем месте? Но это ни к чему. Единорог у нас запланирован на завтра. Сегодня мы охотимся за самкой человека.

Магнус был озабочен.

–  Это может оказаться опасным. Единороги не соблюдают охотничью этику.

Ото обхватил себя руками, трясясь от страха и xoлода.

–  Господин Вернике, - произнес Рудигер, - слушайте меня внимательно…

Ото заткнулся и, полусидя, воззрился на графа.

–  Возвращайтесь в охотничий домик, и повозка отвезет вас в Миденхейм. Скажете кучеру, что вы должны уехать до того, как я вернусь с этой охоты.

Ото кивнул, лицо его расцветало облегчением. Он склонился поцеловать сапог Рудигера. Граф пихнул его в грудь и с отвращением заворчал.