Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)
Шрифт:
— А Тарлан, — мельком взглянув на беговую дорожку перед трибуной, закончил Кандым-ага, — я полагаю, не подведёт он нас сегодня. Правда, первый раз мы его сюда, на областные соревнования вывели, но надеемся: через огонь прошёл!..
Рассказчик замолк и, высоко подняв голову, устремил взгляд на край ипподрома, куда выезжали к началу заезда несколько всадников. Мальчики всё продолжали смотреть на старика, словно ожидая, что он что-то ещё скажет им про Абды и Тарлана.
Но старик вытащил из кармана свой кисет и, не сводя глаз с коней, стал быстро
— Дедушка, а Абды выздоровел? — спросил мальчик в голубой рубахе. Но Кандым-ага не отвечал и не слышал, о чём его спрашивали.
Наверху зазвонил колокол, на поле взмахнули флажком, начался заезд.
Пыль взвилась за конями, они во весь опор промчались по кругу.
— Ого, а вороной-то вороной! Впереди пошёл! — закричали ребята.
— Это Карлавач, наша красавица Карлавач. Честное слово, картина, а не лошадь! А ну, Карлавач! — громко стал выкрикивать худощавый дайханин — старик с желтоватой бородкой.
Часто затягиваясь дымом папиросы, ссутулившись, Кандым-ага сидел молча. Тарлан никак не выделялся из бегущей кучки пятёрки лошадей. Все они неслись вихрем, почти голова в голову. И тут желтобородый опять закричал…
— Зря шумишь, эй, сосед, — не стерпев, осадил его Кандым-ага. — Сказано, кошка быстра только до сеновала.
Желтобородый ничего не слышал, кроме своего голоса, и продолжал выкрикивать слова одобрения своей любимой лошади, но тут из первого ряда звонко раздалось:
— А ну, глядите — теперь Тарлан нажимает!
— Вот пошёл, сейчас он её догонит.
— Ой, ой, сейчас эту Карлавач с пылью смешает! — кричали дружно ребята: все они явно держали сторону буланого.
Расстояние между Тарланом и идущей пока впереди красивой вороной кобылой с длинной тонкой шеей и точёными ногами понемногу сокращалось. До финиша было недалеко, и в публике уже почти не было и равнодушных. Оставалось всего метров триста до конца, когда за плечами у мальчиков раздался зычный, уже знакомый им голос:
— Абды-джан, Абды-джан! Прибавь! Дай! Подгони! Слегка, слегка подгони! Гей, молодец, — самозабвенно кричал старый дайханин.
— Молодец, Абды! Так, ещё нажми, ещё, — кричали теперь и ребята, а старый Кандым, обессилев от волнения, склонил голову вниз и некоторое время не в силах был даже следить за поединком.
— Лети, Карлавач, лети, — пытался было ободрить свою вороную красавицу желтобородый, но его крики уже были бесполезны.
— Тарлан впереди!
— Обогнал, обогнал!
В это время буланый скакун, первый из пятёрки, пронёсся мимо трибуны и пересёк черту финиша.
Шум и крики усилились. В воздух взлетело несколько шапок и среди них — выше всех! — пышная чёрная папаха с волнистыми завитками, пущенная в небо старым Кандымом.
Абды слез с коня, погладил его по спине, приложился лбом к потемневшей шее, потом отдал повод конюху и во весь дух побежал на трибуну, где в окружении своих новых друзей сидел конюх Кандым-ага.
Перевод
Ата Каушутов
Женитьба Елли Оде
По-видимому, он появился на свет в один из тех не любимых туркменами дней, когда ветер со свистом сотрясал кибитки, угрожая сорвать их и опрокинуть, и потому его назвали Елли, что значит «Ветреный». Прозвище это соединили потом с именем отца, да так и вписали в паспорт — «Елли Оде».
Нам неизвестно, какой собой был бедняга Оде, а сын его Елли до того был невзрачен и мал ростом, что, какую бы одежду ни надел, всё болталось на нём, как на мальчишке, нарядившемся в отцовский костюм. Он то и дело поддёргивал рукава пиджака, спадавшие до самых ногтей.
К тому же он был некрасив, даже уродлив: голова вытянута как дыня, большой длинный нос торчал над лихо закрученными усами и мясистыми толстыми губами, а глаза до того были малы, что их почти и не видно было под густыми нависшими бровями.
Но всё это нисколько не мешало Елли носить великолепную белую папаху и чувствовать себя настоящем красавцем.
Но он не был глупцом. Нет, он был и умён, и хитёр и стал бы дельным работником, если бы не славился своим легкомыслием. Таким образом, хотя имя Елли ему дали совершенно случайно, но оно вполне соответствовало его характеру.
Однажды вечером Елли, откинув тяжёлые портьеры, важно вошёл в один из лучших ашхабадских ресторанов, остановился на минуту, окинул взглядом огромный зал с ярко горевшими люстрами, посмотрел на шумные компании за белыми столами, под пальмами, на музыкантов, усердно пиликавших что-то на эстраде, и так же важно направился к ещё не занятым столам в самом центре зала.
За ним почтительно следовала его свита — пятнадцать друзей и приятелей.
Молча, величественным жестом Елли Оде приказал официантке сдвинуть два стола, сел на почётное место и пригласил всех к столу.
Официантка, в лёгком белом фартуке, в белой кружевной повязке, стягивавшей пышные волосы, с карандашом и блокнотом в руках, почтительно склонилась к нему и ждала, что он прикажет подать.
Но Елли не торопился. Он щурился и смотрел по сторонам на весёлые компании, звеневшие бокалами.
— Ну, Елли, что же мы закажем? — сказал плотный мужчина из его свиты, большой любитель покушать.
Елли заморгал своими маленькими поросячьими глазами.
— Да всё, что полагается. Прежде всего хорошего коньячку, водочки. Ну, и шашлык, конечно. А пока он жарится, принесите что-нибудь… Что у вас есть готового?.. Что вы хотите, друзья? Не стесняйтесь, заказывайте сами кто что любит.
Друзья Елли оживились и наперебой стали заказывать самые разнообразные блюда и вина. Официантка едва успевала записывать.