Жёнка
Шрифт:
– Я замужем, князь Святослав, я не могу.
– Выходи за меня.
– Ты меня совсем не слышишь!
– Я не могу ни о ком другом думать. Василиса, я не знаю, что сделаю с твоим мужем. Ловлю себя на мысли, послать куда-то на опасное задание, чтобы сделать тебя вдовою.
– Что ты, Князь, такое говоришь? Как ты можешь?
– Ты моё наваждение.
– Я думала ты мне друг!
– мне было обидно, я ощущала себя преданной. По моим щекам текли слёзы. Я понимала, что он говорит правду и готов на всё, чтобы я стала его.
Одинокая мысль согласиться посетила
– Василиса! Я жду ответа!
– Я не прощу тебе, коли что-то сделаешь Борову.
А в следующий миг он поцеловал. Не так, как муж. Князь был уверен в себе, он покорял, подминал под себя.
– Я хочу сделать тебя женой.
– Мне надо подумать, - прошептала я, вырываясь из-под него, уткнув его одеялом.
С трудом разыскала мужа и, всхлипывая, поведала ему всё.
– Что мне делать? Он убьёт тебя!
– заламывала я руки, понимая, что наваждение Князя не пройдёт, либо он возьмёт меня у мужа, опорочив мою честь, либо сделает вдовою.
– Собирай вещи, мы уезжаем! Коли се не бред от жара, он будет искать, но у нас есть небольшой запас времени, пока он не поправится, - велел муж.
Быстро собравшись, мы той же ночью уехали верхом на княжеской лошади.
Мы ожидали погони, но её не было, а как добрались до соседней губернии, муж лошадь отпустил, велев той возвращаться.
На сей раз мы остановились на постое у вдовы, договорившись, что она всем будет говорить, что я её племянница. Мы предлагали за се денег, но она отказалася. Ведь помогать друг другу нужно просто так, живя по совести.
Меня из воспоминаний вырвало покашливание. Я взглянула в серые очи Бера. Почему первый порыв назвать его именем брата?
– Лисочек, пойдём покушаем и отдохнём. Последний рывок остался. Перекусывать в следующий раз на ходу будем, - Бер тронул мою щёку, вытирая слёзы.
– Опять брата видела во сне?
Обманывать не хотелось, потому просто кивнула.
Муж лишь вздохнул, глубоко, тяжко. Мне не хотелось делать ему больно. Чувствовала себя виноватой, словно предаю нынешнего любимого.
– Давай только договоримся, что ты не будешь его представлять, когда я к тебе прикасаюсь.
Я всхлипнула. Прости, любимый. Ты самый лучший муж на свете!
Он притянул к себе и обнял, насколько позволяло дитятко.
– Как мы дочку назовём?
– Дочку?
– Да, девочка будет.
– А волхв? Он ведь должен нарекать...
– Ну так то когда ещё будет, в двенадцать лет только - второе имянаречение, определяющее судьбу. А она завтра-послезавтра появится на свет, потому и тороплюсь.
– Откуда ты знаешь?
– Просто ведаю.
Завтра, значит, свидимся! Я доселе и не задумывалась над именем. Бер мой суженый, счастливой судьбой подаренный, может назвать в честь богини Сречи, дочери Макоши? Долею?
– Как тебе Реча? Речка, Реченька?
Подняла на него очи. Но как он слышит мои думки?
– Я согласна, - прошептала, борясь с нахлынувшими щемящими сердце чувствами. Он ведь не видел моего лица.
– Скажи, Берушка, откуда знаешь, о чём думаю?
– Я ж говорил, ощущаю тебя. Твои страхи, чаяния. Пойдём в шатёр, покушаем да спать. Утро вечера мудренее!
Глава 18
На утро четвёртого дня мы приехали в Выселки. Знакомые некогда избы выглядели сейчас несколько обветшало. Притоптанный снег ещё лежал, хотя уже был рыхлым. Сани подъехали к дому и нас встретил отчаянный злобный лай. У нас пёс?
Муж осторожно открыл калитку и зверюга бросилась на него. Я в ужасе закрыла очи, пытаясь унять готовое выскочить от беспокойства сердце. Живот закаменел, словно отзываясь на мои переживания. Больно-то как! Я стала оседать.
– Тихо дитятко, всё хорошо, - меня удержал дед Тур, поглаживая другой рукой по плечу, затянутым в рукав тулупа.
Я открыла глаза, было страшно глядеть. Но в неожиданной тишине, нужно было узнать победителя.
Собака лежала, положив морду на лапы и виновато поглядывала на мужа, присевшего рядом.
Последняя мысль была, прежде чем всё померкло: "Бер очень не прост".
Проснулась от того, живот сильно сводило. Я была в доме, узнавалась моя светёлка. В окошко заглядывали лучики солнышка. А на стене висел деревянный крест. Я наклонила голову, стараясь рассмотреть. Обычный крест, из потемневшего дерева. Коли Голуба подалась в веру крестьянскую*, так пусть и держит близ себя. С приходом Ермака сия вера распространилася по многим градам, да поскольку мы веротерпимы к другим, то и остались храмы, Единому Богу посвящённые. На сим влияние запада не завершилося. Московский царь Фёдор Иоанович, проявляя свою милость и распространяя праведные молитвы, как писалось в одной книге Князя, ставил в Сибири свои грады, такие как Берёзов, Кургур и другие, не обходили си грады и храмы. Переселенцев пускали туда. Селитесь, люди добрые, но и в миру живите с такими же, как вы(переселенцами с западной части Руси). Ну вера у них другая, так не ровен час и вы придёте к Богу.
Приход* во всех храмах упал, как Ермак помер, ведь сибирские люди вновь вернулись к родным Богам. Но остались и те, кто сменил веру. Многие из которых становились проповедниками, получая при церквах образование, а в народе их называли "прах отцов предавшими" или сокращённо "попами".
Боль ненадолго отпустила, и я встала потихоньку, подошла к кресту и сняла с гвоздя, не желая видеть его у себя в светлице. Руку обожгла боль, что я едва не выронила деревяшку. Сколько ненависти исходило от сей вещи. С каких пор я такое ощущаю? Или из-за того, что рожаю, связь меж мирами становится тонкая. Я прислушалась: тишина. Где все?