Жёнка
Шрифт:
А когда настала пора женить сына, стал отец подыскивать невесту, да всё не то было. Вроде и девки трудолюбивые, а не то. А коли увидел Василису, подивился, что такая красивая да сама доселе. Стал в селе спрашивать. Красивая, тонкая, да привлекла деда чем-то другим. Оказалось, что в селе говорили о ней всякое. На гулянки не ходит, редко кого замечает. Ни подруг, ни парней. Кто-то пытался свататься, да у неё руки крюки, по хозяйству плохо возится, начнёшь с ней говорить, а она словно и не слышит. Да и хлипкая она какая-то, как рожать-то будет. Окромя красоты ничего и нет. Ей бы княжною жить да в тереме сидеть.
Дед послушал, обошёл другие
А когда после свадебки ляпнул жене, что мол, пошёл снохачествовать, баба озлилася да пошла к молодым. А после и свёкор пожаловал. Как я ушла корову доить, так и отослал Борова по делу. А как муж явился на порог, дед стал ко мне руки тянуть. Думал, Боров не стерпит, налетит на отца, а тот стоял да глядел на происходящее. Плохо дело, он ведь всерьёз не собирался к молодке приставать. Как далеко зайти придётся? Он и вжился в роль, стараясь раздеть невестку. Да в выборе он не ошибся. Она хоть и тихоня да смогла за себя постоять. Дед гордился мною. Ну а дальше сын сбежал с жёною, вот тут уже отец переживать начал. То не Бер был, и понять Борова не смог. Почему ж при такой любви к жене и при умении драться, он терпел такую похабщину?
– С тех пор винит себя отец за учинённое. Что не успел извиниться ни пред тобою, ни перед сыном, - грустно ответил Бер.
– А когда узнал, что сына уж и нету в Яви, опечалился. У тебя просил челом бить да прощение просить. А мне велел беречь тебя, коли так вышло всё.
Муж и правда склонился в земном поклоне предо мною, попросил прощения, за отца, за себя да за Борова.
Я растерялась, не зная, что сказать, потому решила спросить о другом:
– Берушка, скажи, а почему сейчас война....
– Так се из-за того, что мы вышли из-под власти Московии, не презнавая рабства. Ты ж знаешь, после покорения Сибири Ермаком, население наше под гнёт пустили. В расход. Крепостное право ввели. Народ терпел, но и восставал. Так вырезали целые селения. Не щадили никого.
– Наши вырезали?
– Какие ж наши?
– Московия, разве не русичи?
– Русичи. Дак в дружине не они, а иноземные наёмники. Не будут же наши против наших сражаться. Так вот, Ермака жутко боялись. Все молили богов, чтоб послали они избавление от нечисти в виде захватчика.
А когда он помер, земледельцы вновь вольные сделались, князей - ставленников Московского царя - выгнали. Своих людей наместниками сделали да титул князя им жаловали,
– Бер, а как же пожары?
– С книгохранилищами сложно и в то же время просто. После смерти Ермака стали поджигать книгохранилища. И делали се наши люди, одни из тех, кто обратился в новую веру. Уж не знаю, как они в сём видели спасение своей души, думаю, что по указке от церкви. Книги погорели везде, что не представилось возможности восстановить утрату. Образование просто развалилось. Учителя сделались "слепыми и глухими".
Мне так хотелось поделиться с мужем нашей с отцом тайной.
"Скажи ему, - услышала я тоненькие голоса отовсюду. Я стала оборачиваться, стараясь найти исток.
– Скажи, скажи, скажи."
– Лисочек, с тобой всё в порядке?
– забеспокоился любимый.
– Пойдём в дом, я уже достаточно охладилась.
– я потянула мужа за собой.
– А где дедушка?
– Я его отвёз к правнучке. Он нарочно стал жить отдельно, дабы не навредить своим детям. Завтра заберу его.
Мы вошли в дом, муж помог мне разуться, ведь с моим животом я уже не могла согнуться как раньше, забрав наши валенки на печь. И когда успел их мне надеть?
Родители всё ещё сидели за столом да перешёптывались. Завидев нас, мама подскочила, стала на стол вновь накрывать, доставая из печи разогретые кушанья.
– Мам, а где Бренко с Дуем?
– К Борьке ушли с ночёвкою. Он помощи попросил.
И чего все неожиданно куда-то запропастились?
Мы общались до глубокой ночи. Впервые с моего приезда так тепло и по-родному, словно Бер был частью нашей семьи. Стоило погасить свет и лечь у себя в светёлке, как я нехотя встала с лавки. Муж сел, беря меня за стан.
Я взяла его руку в свою, переплетя пальцы, приложила к его губам палец и потянула за собою.
Взяла лучину из возка, что муж наполнил недавно. И мы зашли за печку. Там я открыла тайный ход в подземелье, потом нащупала камешек печи, который вынимался. В дыру размером в два перста, подсвеченную изнутри огнём, всунула лучину, после чего поставила камешек обратно. Стоило нам войти внутрь подземелья, как повеяло холодом и сыростью. Я затворила за нами проём и повела за собою мужа, осторожно ступая по ступеням. Бер не отпускал мою руку. Беспокоится за меня?
Мы молча спустились и шли ходом достаточно долго. Под землёй было холодно и я пожалела, что не взяла одёжку. На плечи опустилась хламида*. Я подняла взгляд на мужа, шедшего рядом, пытаясь показать своё удивление и благодарность. Он лишь чуть сжал мою ладошку, выражая поддержку и словно говоря, что се в порядке вещей заботиться друг о друге. В подземелье было тихо, лишь потрескивание огня да едва слышимые шаги сюда вносили жизнь.
Ход несколько раз ответвлялся. Он существовал уже давненько, ещё как я понимаю, до отцовской избы. Кто-то из предков построил его, а может строили многие люди. Но лишь в нашей избе он был действующий, все остальные входы были заложены камнем, я проверяла. Отец натолкнулся на систему подземелий случайно, просто взяв дряблую книгу, которую должны были выбросить за утрату более половины содержимого. Так он нашёл ход, ведущий в соседнее, некогда процветающее селение. Он не знал, где тот начинался. Но когда решил расширить погреб для книг, ненароком вышел в подземелье. Мы шли долго, потому что книжное хранилище было за пределами села и града.