Женщин обижать не рекомендуется
Шрифт:
— Божественен! Но, все же, — сложила руки перед собой. — Почему «Джокер»?
— Из-за шрама, — пожал он плечами.
— Бетмена пересмотрел?
— Не я, знакомый один. Говорит, моей безбашенной натуре вполне подходит.
— Мне стоит бояться?
— На тебя это вроде не распространяется.
— Даже не знаю, радоваться или плакать. А в чем заключается данная характеристика?
— Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь.
— Ладно! Настаивать не буду. А шрам откуда?
— Это допрос?
— Да нет, просто это нормально,
— Меня иногда пугает твой фанатизм от профессии.
— Я так понимаю, душераздирающей истории я не услышу? — он отрицательно мотает головой. — И спрашивать о том, чем ты занимаешься, тоже бесполезно, — констатирую я факт, и снова он подтверждает мои подозрения. — То есть, все, что о тебе я должна знать, это то, что ты можешь позволить себе подарить девушке машину, разобраться с ее проблемами, которые все же возникают больше по твоей вине, ты занимаешься спортом, много купишь и чертовски хорош в постели. А ещё очень скрытен!
— Все верно!
Телефон его ворвался в наш разговор и не дал мне озвучить условия, на которых должны были развиваться наши отношения.
Говорил он с невидимым мне собеседником достаточно резко и грубо. Наверное, если бы это было адресовано мне, я бы испугалась потому, что его глаза изменились, излучая крайнюю степень раздражённости.
— Извини, Принцесса, — потёр он лоб ладонью. — Мне нужно ехать.
— Хорошо! Я, в принципе, тоже все, — продемонстрировала я пустую посуду.
— Ты можешь оставаться!
— Спасибо за предложение, но поверь, у меня и других занятий полно, кроме как охранять твою квартиру, — в ответ он улыбнулся. Не просто уголками губ, а по-настоящему, красиво… у него обалденная улыбка.
— Как скажешь. Созвонимся позже.
— Только если хочешь, чтобы я здесь осталась хоть ещё раз ночевать, купи нормальное постельное, — пригрозила я ему пальчиком.
— Я тебе предоставлю выбор.
Веры дома не оказалось. Вроде должна была давно вернуться с дежурства. Попыталась дозвониться — абонент не абонент. И как это понимать? Что-то нехорошее шевельнулось внутри, то, что я называла предчувствием.
Набрала регистратуру.
— Люба, это Полина Томина. Я до Веры не могу дозвониться, не знаешь, где она?
— На работе! Где ж ей ещё голубушке быть? Попросили подменить, вот она и осталась.
— А вы не боитесь, что она на пациентов начнет бросаться от переутомления?
— У нас успокоительное на готове, — как-то совсем не естественно рассмеялась моя собеседница.
— Ладно, передай ей, чтобы телефон включила, я волнуюсь. И пусть в столовой не ест, я ей обед принесу.
Не дав возможность Любе возразить, положила трубку. Что-то они там мутят.
Обед готовила с удовольствием, словно хотела угодить Егору, которого, конечно, здесь не было. Но воодушевление всё ещё не покидало меня.
Как всегда многолюдно, как всегда не пробиться. И эта натянутая улыбка Любы меня напрягала.
— Любовь Алексеевна, что за фигня происходит? — разозлилась я.
— Полечка, ты только не волнуйся, — когда мне так говорили, я злилась ещё больше. — Петр Аркадьевич, — умоляюще она посмотрела на главврача, который в это время спешил к нам.
— Идем, стрекоза, будем разговаривать, — его глаза в паутине морщинок за очками смотрели уверенно, и я доверилась.
— Меня к ней пустят? — уточнила я тихонько, поняв, что дело дрянь.
— Позже. Сначала разговор разговаривать будем. Она уже приходит в себя.
— Инсульт? — уточнила я. — Это у них семейное. Не удивлюсь, если и я так же закончу.
— Да. Мы сами были в шоке.
Мы ещё долго обсуждали общую картину болезни и возможные пути решения, так как было необходимо операционное вмешательство по удалению бляшек в сонной артерии, которые блокировали ток крови. Одним словом, эндартерэктомия. И этим должен был заняться Порошин.
От этой новости я почему-то облегчённо вздохнула.
И уже перед палатой меня начало немного трясти. Моя сильная и независимая Вера сейчас лежала натыканная трубками капельниц. Это было страшно. Я вчера только с ней прощалась с утра, она ещё поиздевалась надо мной, мол вырядилась, сразу видно, что действует весна. И ее замечание в след: «Мужика тебе надо найти нормального».
— Привет! Как ты? — интересуюсь я, присаживаясь рядом. Она лишь медленно закрывает веки. Речь ещё нарушена, поэтому отвечает только жестами. Главное, что реагирует бодро, это уже хорошо.
— Представляешь, тёть, а они мне не сказали, пока я тебе не решила принести обед. Блин, ты меня за контейнеры убьешь, если я из потеряю, — я погладила ее руку, которую она крепко сжала. — Петр Аркадьевич, говорит, что тебе нужен покой и позитив, поэтому я и не плачу — что говорить, я не знала. Путалась, терялась, цеплялась за ее реакцию.
— Знаешь, Вер, а я влюбилась, — я улыбнулась, когда она легонько сжала мою руку. — Теперь тебе нужно срочно выздороветь, чтобы с ним познакомиться.
Я ещё много-много с ней говорила, охраняла ее сон, пока из больницы меня не увели Рима с Ариной. Как они прознали, мне сказали уже потом. Оказалось, что Серафима Андреевна навещала Петра Аркадьевича, доверяла свое давление только ему, вот и услышала краем уха, а потом девчонок снарядила на помощь.
Увезли меня в дом Барышниковых, где предприняли попытку накормить, а потом поняв, что бесполезно, напоили, решив, что это лучшее снотворное. Я так и проспала до самого обеда следующего дня.