Женщин обижать не рекомендуется
Шрифт:
Оглядываю помещение с интересом. Типичное холостяцкое гнездо с огромной кроватью, которой гордо можно дать звание «траходром», шкафом-купе и телевизором на стене. Стены выкрашены в серый цвет, но смягчает их свет, поступающий из огромного панорамного окна.
Вчера разглядеть интерьер так и не удалось. Вваливались мы в квартиру, сдирая друг с друга вещи, которые сейчас аккуратно покоились в гостиной на спинке дивана. Это я видела с кровати. Аккуратист, мать твою! Вспомнив, какой хаос творился в моей квартире в
Блин, у него даже постельное белье вульгарное: темный шелк! Бяка! Заменить!
— Доброе утро, — он появился в комнате в одних штанах, заставляя меня восхищённо разглядывать его голый торс. Хотя чего я там не видела? Шрам после проведенной мною операции аккуратно красовался прямо под ребрами. Он становится одним коленом на кровать, опираясь руками по обе стороны от моей головы и целует.
— Доброе, — улыбаюсь я после такого приветствия. Рука сама тянется к резинке его спортивных брюк. Я провожу по ее краю пальчиком, задевая кожу.
— У тебя выходной? — интересуется Егор.
— Мг! — соглашаюсь я, целуя его.
— Так бы сразу и сказала, — его тело быстро накрывает меня. Губы жадно шарят по коже, заставляя стонать и цепляться за него.
Притянул к себе. Ближе. Под ладонями только ее идеальная кожа и упругая грудь. Вчера было не то. Он умирал от возбуждения и страсти, делал всё быстро. Сейчас… Сейчас есть время ощутить её, почувствовать, посмаковать этот момент. Целовал ее грудь так, что сам чуть не задохнулся от накативших эмоций. Кровь бахала висках, рокотало все естество, и ее тихий голос:
— Сильнее. Кусай!
Мать твою! Полина! Принцесса! Что же ты делаешь? Он ведь хотел потянуть время. Втянул побольше воздуха в легкие, он впитал в себя ее запах. По-настоящему! Она мешает ему. Реально мешает своим ерзаньем, не давая возможности продолжить прелюдию. А ещё целовала так, что последнее здравомыслие говорит «Адьос», уступая место гормонам.
Они бурлят бьют через край. С ней себя сдерживать крайне сложно. Черт! Пошло всё к дьяволу! Он хочет ее так сильно, что дышать не может.
— Если ты сейчас же не снимешь эти чёртовы штаны, я сдохну, — шепчет она, лишая последних крупиц рассудка. И он избавляется от этих чертовых штанов и входит в нее. Сначала мягко, неторопливо… Но она требует большего. Мать твою, так ведь и до конечной точки недалеко. Но он собрал все свое возбуждение в кулак, сжал зубы и стал ждать, хоть и с большим трудом. Он хотел довести ее до этой точки первой и видеть, как она кончает, как меняется ее лицо, как меняется она сама.
А потом она ушла в душ, отдав распоряжение приготовить завтрак. А ему было лень. Хотелось ворваться в ванную… Где-то он уже это проходил. Отрезвили вчерашние воспоминания, сбавили пыл. Он животное, и он этого не отрицает, только вот
— Я есть хочу, хватит валяться, — напоминает она криком из ванной о своем приказе.
— Есть, Ваше Высочество, — ретируется он, отрывая свое тело от мягонького ложа.
Он. Джокер. Его половина города боится, а он… Он размяк. Взял и размяк перед девушкой, которая так ловко им манипулирует без зазрения совести. Словно он ручная собачонка. Где ж та спесь дворового кота, коим он предстал перед ней осенью? Где его гордость?
А главное, ему это нравилось, доставлять ей удовольствие, даже если это не постель.
— Чем тебя покормить, Принцесса, — обратился он к недрам полупустого холодильника, а сам подумал о кровати. Не о том он сейчас. Ох, не о том!
— А это что там у тебя? — Полина с любопытством разглядывает дверь напротив ванной.
— Загляни, если интересно, — даёт он отмашку.
Ох ты ж, мать твою! Она в одном полотенце… коротком… а на коже капельки воды… Егор покрепче сжал кулаки, пока она застопорилась у открытой двери.
— Фига себе! Это типа мини-тренажерки? — восхищённо выдает она. — У курящего, как паровоз человека?
— Ты так говоришь, словно я потерян для общества, — улыбается он, подходя ближе.
— Ну, я же с тобой связалась, значит шанс на реабилитацию ещё есть, — она шагает вперёд и замирает у груши. — Научишь бить?
— Поклонников отпугивать?
— Друзей твоих ненормальных, — пожимает она плечами.
— Я решил этот вопрос, — вспоминает Егор о разборках учинённых им. Ох, и влетело тогда от шефа. Зато больше никто не сунется.
— Я знаю! Но я так понимаю, ты не один, от кого мне следует опасаться «привета».
— И его я ищу! Я говорил, что времени это займет не мало.
— Ты словно отчёт перед начальством сдаешь.
— Примешь меня в телохранители?
— Если только в ночное время ты мое тельце охранять будешь! — о, на это он был согласен без всяких там договоренностей.
— Извините, в моем холодильнике шаром покати, — на тарелках через несколько минут оказывается по паре яиц, рядом на блюде нарезка из рыбы и салями. — Кофе только растворимый, но хороший.
— Не суетись, в больнице я привыкла пить самую отвратительную смесь, называемую кофе.
— Ну, значит, беспокоиться не о чем.
— А ты беспокоишься? — улыбаюсь я.
— Кто-кто меня содержал в царских условиях, когда я чуть не умер.
— Ой, не приукрашивай: чуть не умер. А условия обычные, гостеприимные. Хотя мне всегда хотелось избавиться от тебя.
— А теперь? — уточняет он.
— Хочешь услышать, насколько ты был великолепен?
— Мужчинам это нравится, — он снова улыбнулся. Легко, тепло…мурашки побежали по коже от этого его взгляда.