Женщина Антарктида
Шрифт:
Поэты пишут о войне,
ее лакая.
Так голова слетает с плеч
и пахнет горем.
Пора из господа извлечь
квадратный корень.
Отдать Офелию ему
за Аргентину.
А персик, грушу и хурму
вернуть Плотину.
Изобразить его таким,
каким он не был,
считая землю выходным,
а буднем – небо.
* * *
О
верхом на пуле.
Но я родился в январе,
а не в июле.
Я самый признанный поэт
и самый лучший.
Послушав бит-квартет Секрет,
меня послушай:
мои стихи читают все
живые люди.
Строчит Астуриас эссе
на ундервуде.
Кует кольчугу Пересвет
из незабудок.
Я превзойду вас, Магомет,
Христос и Будда.
Расстанусь с горем и бедой,
с их безлимитом.
И стану молнией, звездой
и динамитом.
Тогда воскреснут мертвецы,
чтоб утром рано
увидеть свет во все концы
Мартиросяна.
Почувствовать и осознать
его размеры.
Меня явила миру мать
до нашей эры.
Как трепет, ужас и кошмар,
так я известен.
Горит и движется пожар
на ровном месте.
Летают полчища стрекоз,
когда не дремлют.
Мой позвоночник, словно ось,
пронзает землю.
На ней огнем пылает крест,
сжигая реки.
Планета – диск, где я the best
всегда, навеки.
* * *
Серрано умер в тридцать лет
в Тбилиси, Киеве, Ташкенте.
В любом вопросе есть ответ.
В корзину кинув белый свет,
я целый час блуждаю в Ленте.
Беру побольше голубцов,
желая их сварить на завтрак,
и говорю в конце концов:
от пули женщины Рубцов
погиб вчера, сегодня, завтра.
Устал и сделал поворот,
чтоб Мвд предстало Мидом.
Рот – это лодка или плот.
Я Рыжий, но наоборот.
Так Геродот был Фукидидом.
Писал от имени его,
заваливая стол листами.
Сейчас я ваше ничего,
а завтра там, где торжество,
мы поменяемся местами.
* * *
Практически в мае созрела черешня.
Раскинулась ель,
похабно, разлаписто, сумрачно, грешно.
Работает дрель
в соседней квартире, где нет человека,
а лишь его тень.
В дурдоме играют в буру или в секу.
Безрогий
бежит по траве, убегая от лета
и от ничего.
На завтрак спагетти, томат и котлета.
Почти рождество:
Куприн покупает столичную водку,
пол-литра ее.
Девчонка дырявит о грабли колготки.
Вот тело ничье
ломает ребро, позвоночник и ногу
и ест барбекю.
– Купите сезам, эби маки, тэйшоку.
Измерив IQ,
громит своего супротивника Вердер.
Летит кенгуру,
пока на прилавке лежит Поло Верде.
В столице Перу
за тысячу долларов сломанный Верту
берет Чилаверт.
Один только я так играю со смертью,
как с прочими смерть.
* * *
Ты сердце человечества, Кристина.
В твоих руках
две половины псевдомандарина,
а в облаках
в тигровой шкуре бродит Руставели
и говорит,
что дети Дон Кихота повзрослели.
Полны обид
на зрителей актеры и их роли
из Мимино.
Ты в ресторане заказала роллы,
чтоб в кимоно
их принесла девчонка из Дзержинска,
сказав тебе
про травму и ранение мениска.
В твоей судьбе
премного орхидей и абрикосов,
чья желтизна
пугает капитанов и матросов.
Допей до дна
грузинское вино из Алазани,
доешь суфле.
Верхом на пони и блестя глазами,
мчись по земле,
рождая сновидения и ветер,
в которых цель.
Но ты за бургер, полный тьмы и света,
и вермишель,
покрытую сознанием измены
своей муке.
Не зря и не случайно твои вены
равны реке,
застывшей на холсте Арчила Горки
в сто двадцать ом.
Вот так и жизнь, беря начало в морге,
ведет в роддом.
* * *
Набита небом у тебя подушка.
В твоей руке
дымится с африканским чаем кружка.
Ведет Пике
к победе и к закату Барселону,
громя врага.
У женщины пятиконечно лоно.
Когда Дега
нарисовал тебя не на картине,
а на стене,
то стало больше моря в Палестине.
– Конец войне, -
сказала ты и надкусила сливу,
присев на стул.
Описывал надгробиями иву
седой Катулл,