Женщина–апельсин
Шрифт:
– Волков, ну что за бред? Какой побег? Кудрин расслабился, когда убили этого, как его, футбольного босса, спокойно ждет суда в изоляторе.
– Ты не могла меня так подставить, – глухо проговорил Волков, потом схватился за виски руками. – А! Я понял! Ничего не получилось, да?
– Волков, мне надоели твои фантазии. Давай работать, наконец! У нас уже три дела висят просто в воздухе.
Волков, не отрываясь, смотрел на Еву. У него дрожали руки.
– Если ты вывезла Курина, – проронил он глухо, – то твой «клиент» труп,
– Я уже просила тебя говорить мне «вы». Это раз. Ты мне надоел с этим Куриным. Это два. Если тебе нужна помощь психолога, то ее зовут Далила. Помнишь Далилу, красавицу? Она работает этажом ниже. Это три. Постарайся заткнуться и помолчать с полчасика, я соберу бумаги.
Волков посидел пять минут, потом, спотыкаясь, опрокинув стул, выбежал из кабинета и понесся бегом по лестнице в дежурную часть узнать о происшествиях по городу.
Через час по городу объявили тревогу. Из Бутырской тюрьмы сбежал особо опасный преступник, Паша Закидонский, он же Слоник. Он не вернулся после прогулки в камеру. Обнаружен открытый люк на крышу тюрьмы, пропал один охранник с вышки, что предполагает организованный побег.
Ева с трудом дождалась пяти часов. Волков убежал и больше в кабинете не появился. Ева быстро заперла дверь и постаралась спуститься с лестницы, не спотыкаясь.
На улице ее ждал Володя. Он стоял с большим букетом роз, припорошенных снегом. Над розами светилась его улыбка. На него падал снег, свисая кое-где с волос.
– Давно стоишь? – Ева никак не могла сунуть ключи от машины в дверцу.
– Часа два, – ответил Володя, отбивая дробь зубами. – Это тебе цветы! – напомнил он на всякий случай.
– Отличные цветы, – отозвалась Ева безо всякого выражения.
– Если ты изображаешь полное раскаяние по поводу наших близких отношений, – говорил Володя, усаживаясь, – если ты решила немедленно прекратить нашу только родившуюся любовь! – Он снимал мокрый снег с головы и стряхивал его на пол. – Если ты такая мрачная и злая, чтобы побыстрей и подальше меня оттолкнуть!..
– Ну хватит уже! – устало проронила Ева.
– Если ты не понимаешь, что зажгла меня огромным и неугасающим костром!
– Прекрати, где ты нахватался этого! – Ева неожиданно улыбнулась.
– Подожди, я должен договорить, в конце самое интересное. Если ты, будешь изображать из себя добродетельную женщину, которой я недостоин, то тебе надо приготовиться! Я тебя просто изнасилую, немедленно, в машине!
Ева посмотрела на непрерывные потоки машин рядом, они еле ползли. Час пик.
– Но если ты благоразумна, добра и честна так же, как прекрасна, ты пригласишь меня к себе домой в постель, не зря же я потратил ползарплаты на розы!
– Я не могу! – сказала голая Ева. – Ты не понимаешь, я сегодня убила человека!
Володя стоял перед ней на коленях,
– Наверное, – предположил он, начиная раздеваться, – это был ужасный бандит и убийца!
– Какая разница. Как ты не понимаешь, я вдруг подумала… Я подумала, что он – чья-то первая любовь! – Еву трясло, она быстро достала постельное белье и завернулась в одеяло. – Я чудовище, – сказала она шепотом в зеркало.
– Это я чудовище! – зарычал Володя и прыгнул к ней на тахту.
Ночью, когда за окном затихли почти все звуки города, Ева бесшумно шла по цементному полу прачечной. На веревках везде висело белье, задевая ее лицо и мешая смотреть на пол, ей показалось, что все! Она нашла! Но опять отвратительное прикосновение чужого мокрого белья к лицу! Ева закричала и резко села, прижав к груди одеяло.
Она тяжело дышала. Пошевелился рядом Володя и приподнял голову.
– Удавка!.. – сказала Ева. – Я ее потеряла там…
– Какая удавка? – спросил он сонно.
– Которой я его задушила, – ответила Ева с отчаяньем в голосе. – Я ее потеряла… Я не воин…
– Ну хватит, правда, сколько можно? Я уже понял, что ты работаешь не в бухгалтерии, давай спать, а? Иди сюда, я тебя запрячу, никто тебя не найдет до утра.
Федя выбрался из машины у своего дома сердитый и злой. Он смерчем пробежал по двору, вызвав дружный лай двух доберманов. Увидев его в окне, перекрестилась и спряталась Матрешка.
– Жена! – крикнул он и затопал ногами. – Снять сапоги, поставить самовар!
– Каки таки сапоги, ну каки сапоги? – тоненько тренькнула из угла Матрешка. – Ботинки у тебя, а чай давно готов.
– Где она? Я так решил, если сейчас не встретит – все.
– Ну что такое – все, что – все?
– Умолкни. Найти Наталью и привести ко мне! – приказал Федя уже спокойней подбежавшей на шум охране.
– На лугу она, лошадь гостю показыват! – заверещала Матрешка громко.
– Нет у меня лошади, нету! – опять что есть мочи заорал Федя.
– А я и говорю, нету тут никакой лошади, а он говорит, покажи да покажи! С самого утра – покажи и покажи! Ну она и говорит, пошли, говорит! На луг, говорит!.. По первому снегу и покажу, – закончила Матрешка шепотом, видя перекосившуюся ненавистью физиономию хозяина.
Федя выбежал на крыльцо и приказал притащить во двор скамью. Потом сбегал, тяжело дыша, к сараю и принес две плетки, сочно стеганул себя по ногам, споткнулся и матернулся.
На улицу понемногу вышли все из дома.
Сколько раз потом ни вспоминал Стас то, что произошло дальше, столько раз покрывался гусиной кожей и цепенел. Он так и не понял, сон это был или реальность. С каждым первым снегом ему мерещилась скамья желтого дерева, еще зеленая трава в снегу и легкий парок от горячего тела Натальи, разложенной на скамье.