Женщина из Пятого округа
Шрифт:
Мое восхищение этой женщиной возросло семикратно. Как и тягостное чувство, рожденное ее сухим приговором: «Ты должен убить мужа Янны».
Нет, я должен сторонитьсямужа Янны и… надеяться то, что полиция разберется, кто действительно убил Омара. А потом я заберу свой паспорт и…
Исчезну.
Потому что теперь — после угроз Сезера и предупреждений Маргит — я знал, что выбирать мне не из чего. Было бы неплохо исчезнуть сейчас, но обстоятельства складываются
Самое худшее, что я не знал, кто за мной следит. Люди Сезера? Копы? Хорошо, если это все-таки копы, как я объясню им свои передвижения? Ведь ясно же, что моя подворотня это совсем не набережная Сен-Мартен, где я якобы прогуливаюсь по ночам. Признаться: «Ну да, у меня я действительно есть работа»— и тешить себя надеждой, что они не найдут ничего противозаконного в том, что творится внизу?
Этот, сценарий ты будешь отрабатывать, когда тебя арестуют. И возможно, арест — самый безопасный вариант в сложившейся ситуации.
Но арест означает одно — признание моей вины, уж, лучше держаться до конца, а потом получить паспорт и исчезнуть из города.
Ты мог бы купить фальшивые документы… и уже завтра быть где угодно.
И до конца своих дней быть в бегах? Никогда не увидеть свою дочь? Всю жизнь оглядываться через плечо?
Ты и так никогда не увидишь свою дочь. И ты всегда будешь оглядываться через плечо… пока не убьешь мужа Янны.
Упс, наплел какую-то мелодраму. Если бы мне удалое сбежать в Штаты…
Ты все равно не будешь чувствовать себя в безопасности. Избавься от него.
Заткнись.
Ты знаешь, что можешь это сделать.
Как-бы не так! Омара заставили замолчать, но его грязный маленький секрет — которым он пытался шантажировать меня — все равно стал известен мужу Янны. Так что, убив Недима, мне придется убивать и Сезера, и качка, и Бороду… поскольку каждый из них мог навсегда заткнуть мне рот.
К утру мой мозг был истощен. Я чувствовал себя так, будто я накачался декседрином или еще каким наркотиком. Пока я спускался по лестнице к выходу, мне казалось, что бетонный пол подо мной расплывается и приобретает какую-то странную подвижность, словно образуя вокруг меня некое новое измерение. Я крепче прижал биту, как часовой на посту держит ружье. Алжирец в булочной испуганно покосился на меня.
— Это всего лишь мера предосторожности, — успокоил я его, показывая на биту. — Самооборона на случай нападения.
— Monsieur, pains аиchocolat, соттеd’habitude? [143] — спросил он.
— Увидишь их — скажи, что я был капитаном бейсбольной команды в школе, так что умею обращаться с этой штукой…
— Monsieur, пожалуйста. Не
Только тут до меня дошло, что я размахиваю битой и к тому же говорю по-английски.
143
Мсье, вам, как обычно, круассаны с шоколадом?
— Извини, извини… — Я поспешил перейти на французский. — Очень устал. Очень…
— Нет проблем, сэр, — сказал алжирец, укладывая круассаны в пакет.
— Даже не знаю, что на меня нашло…
— С вас два евро, сэр.
Я швырнул на прилавок пятерку, взял пакет и пошел к выходу.
— Вы не хотите взять сдачу?
— Я хочу спать.
Мне показалось, что в моем голосе звучало легкое безумие. Как бы то ни было, я знал, что после восьми часов сна все должно наладиться.
Но на самом деле стало еще хуже…
Покинув булочную, я свернул за угол, вышел на улицу де Паради, дошел до своего дома, набрал код и поднялся на свой этаж. Туалет все еще был опечатан полицией, и, чтобы справить нужду, мне пришлось подняться на этаж выше. Потом я спустился, открыл дверь своей комнаты, поставил биту к стене, разделся, залез под одеяло и… проснулся от громкого стука в дверь.
Я заморгал и посмотрел на будильник: 6:23 утра. Выходит, я спал минут десять…
— Откройте, полиция!
Снова стук в дверь. Мне захотелось сыграть в дурачка и притвориться спящим, в надежде, что они уйдут.
— Эй, открывайте, полиция!
Я уже собирался что-то сказать, но дверь распахнул и в комнату ворвались копы. Они заставили меня натянуть джинсы, куртку, заломили мне руки за спину, надели наручники и вывели на улицу, где нас поджидала полицейская машина.
Через пять минут я сидел в кабинете инспектора Леклерка в commissariat de policeДесятого округа. Одно мое запястье было приковано к металлическому стулу, на который меня усадили… а сам стул был прибит к полу. Поскольку убежать я не мог, меня оставили одного.
Минут через двадцать пришел Леклерк, держа в руке мою бейсбольную биту.
— Доброе утро, мсье Рикс, — сказал он, усаживаясь за стол. — Полагаю, вы знаете, что это такое?
— Почему я здесь? — спросил я.
— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
— Это бейсбольная бита.
— Очень хорошо. И я полагаю, вам также известно, что мы нашли эту биту в вашей chamhre.
— Разве вы имеете право обыскивать чье-либо жилище без ордера?
— Ответьте на вопрос, monsieur. Это ваша бита?
— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, пока не узнаю почему я здесь.
— Вы не знаете, почему вы здесь? — спросил он, вглядываясь в мое лицо.
— Понятия не имею.
— Вы знакомы с мсье Аттани?
— Никогда не слышал этого имени.
— Он держит бар на улице де Паради — бар, где вас не раз видели среди посетителей.
Я напрягся. Леклерк это заметил.
— Вы знаете его жену, мадам Янну Аттани?