Женщина не прощает
Шрифт:
– Видимо, спутник галантно ухаживал за ней?
– Да, глаз с нее не сводил.
– Сколько ей лет, по-вашему?
– На первый взгляд не больше тридцати, но меня не проведешь!
– Собеседница торжествующе улыбнулась.
– Ей не меньше тридцати пяти!
– Виолетта Зорич произнесла это с таким видом, будто хотела сказать “не менее ста двадцати!”
Записывая паспортные данные свидетельницы, Молчанов запомнил, что та 1956 года рождения, следовательно, Виолетте Павловне Зорич сорок пять лет, выглядит она на шестьдесят, так чего ж радоваться, что незнакомке тридцать пять, а не тридцать?!
“О,
Ему и в голову не пришло, что эффектная блондинка, которой по словам Зорич, не менее тридцати пяти, и “девушка лет двадцати иль чуток поболе”, которую видела Валентина Михайловна Белова, - одна и та же женщина.
– Как выглядела эта дама?
– Обычная блондинка, - презрительно обронила Виолетта.
Следователю было непонятно, что значит “обычная блондинка”? Исходя из мужской точки зрения, можно поставить знак равенства между словами “блондинка” и “дурочка”. “Блондинки ничем не лучше брюнеток, просто первые выглядят поглупее”, - мысленно сострил женоненавистник Геннадий Молчанов, ныне отвергающий и тех, и других.
- Не могли бы вы уточнить, Виолетта Павловна, - любезно обратился он к свидетельнице.
– Ну что тут неясного?
– скривилась та.
– Очень самоуверенная особа, с надутыми, капризными губами, мнит о себе невесть что, хотя там смотреть не на что - кожа да кости.
– Красивая?
– Следователь решил спровоцировать собеседницу.
– Да ничего в ней особенного! Оделась как шлюха, и выглядела как подстилка!
– Желая показать, что она, в отличие от “подстилок”, добропорядочная женщина, свидетельница горделиво вскинула голову, отчего ее толстые, обвисшие щеки задрожали, как желе.
– Блондинки бывают разного оттенка. У этой волосы были белые, с золотистым оттенком, с русым?
– Я бы сказала, она пепельно-русая.
– Крашеная?
– Разумеется, - уверенно ответила Виолетта.
– Волосы длинные?
– Нет, скорее всего, по плечи. Заколоты на затылке, а сверху огромный шиньон.
Если бы Лариса Ивлева услышала это, она бы от души расхохоталась. Волосы она никогда не красила, они имели природный платиновый оттенок, последнее время по рецепту Клаудии Шиффер Лара споласкивала их соком свежевыжатого лимона, и они стали чуть светлее и сильно блестели.
Но злоязычная, завистливая толстуха Виолетта, для которой любая красивая, а тем более, стройная женщина, - почти смертельный враг, - невольно делала ей алиби!
Молчанову и до того не приходило в голову, что девушка, приехавшая на “мерседесе”, и “обычная блондинка”, как назвала ее Виолетта Зорич, - одно и то же лицо, а теперь такие мысли и подавно не возникли.
“Крокодил Гена” переоценил свои аналитические способности, решив, что мадам Зорич, будучи отъявленной сплетницей, наблюдательна, и поверив ее оценкам. Сплетники зачастую фиксируются на мелочах, а все остальное додумывают. В любой сплетне малая толика фактов и много-много домыслов. Не учел Молчанов личностного фактора: зависти и диффузной неприязни омерзительной толстухи Виолетты ко всем красивым женщинам.
В итоге у следователя сложился определенный образ блондинки, выяснявшей отношения с хозяином дома во время танца: крашеная, волосы до плеч, шиньон, - ничего общего с описанием незнакомки,
Казалось бы, Люся Бармина порхает по жизни, хлопая своими голубыми глазищами, и ничего не берет в голову. Но это лишь на первый взгляд. Через три с половиной года ее супруг перенес инсульт, и Люлю осталась с маленьким ребенком и парализованным мужем.
К тому времени даже сплетницы уже унялись - ну сколько можно жевать-пережевывать одно и то же!
– тем более, Люся стала образцовой женой и пищи для пересудов не давала. Даже те, кто раньше не питал к ней теплых чувств, оценили ее добрый нрав и готовность помочь. Пока Люсин супруг работал в прежней должности, все бежали к ней с любой проблемой, и она неизменно выступала посредником между мужем-деканом и сокурсником, попавшим в трудную ситуацию. Владислав Анатольевич обожал свою малышку-Люлю и выполнял все ее просьбы, а потому учащиеся их курса пользовались особыми привилегиями. Ни одного нерадивого студента не отчислили за неуспеваемость и давали возможность пересдать сессию, всем беременным и молодым мамашам без всяких проволочек и хождения по мукам оформляли академический отпуск, все неимущие, женатые и молодые родители получали стипендию, все хворые освобождались от трудовой повинности на овощебазе и в подшефном совхозе, - не перечесть всех благих дел с Люсиной подачи.
Когда Люлю оказалась в тяжелой ситуации, с больным мужем на руках, друзья ей всемерно помогали - собрали денег, по очереди сидели с ее трехлетним малышом, бегали в аптеку и магазин, заказывали заграничным родственникам дорогостоящие лекарства.
Люся Бармина до сих пор живет с супругом - ему уже семьдесят один год. Через полтора года после инсульта Владислав Анатольевич стал понемножку подниматься, теперь может ходить с палочкой, но только по квартире - быстро устает, да и сердце уже изношено.
Будь Люся корыстной особой, ищущей состоятельного спутника жизни среди мужчин, годящихся ей в отцы, она бы давно бросила мужа-инвалида. Но ведь не бросила.
– А, я вспомнила!
– торжествующее вскричала Виолетта.
– Борис назвал эту крашеную молодящуюся блондинку Ларочкой.
– Видимо, он ее хорошо знал?
– Разумеется.
– Почему вы так думаете?
– Ну, когда эти двое вошли в зал, все сразу на них уставились. Они же опоздали, - пояснила свидетельница, не желая признавать, что новоприбывшая гостья произвела на всех впечатление.
– Мужчина вел себя как давний знакомый Бориса. Я сидела далеко, но последнюю фразу расслышала. “Ты еще больше похорошела с тех пор, как мы расстались, Ларочка”, - вот что сказал Борис. Значит, она тоже была его любовницей!
– торжествующее вскричала Виолетта.
“Во время танцев блондинка высказала Заграйскому все, что о нем думает... Похоже, она и в самом деле из бывших пассий, и у нее были к нему определенные претензии”, - подумал Молчанов.
– А вы не заметили, потом они общались с Заграйским?
– Он пригласил ее танцевать.
– В какой тональности они разговаривали?
– Я на них не смотрела. Принесли горячее, я видела лишь, как Борис встал и подошел к ней.
– А другие дамы общались с Заграйским тет-а-тет?
– Да почти все его бывшие подстилки!