Женщина с большой буквы Ж
Шрифт:
Вероника металась меж людей: «Антошина никто не видел? Товарищ, постойте, товарищ… Витя…»
Никто не видел, никто ничего не знал.
После разгрома под Лугой остатки 21-й танковой дивизии отправили в Вологду на расформирование. Жили в недостроенном льнозаводе. Продуктовый паек – 200 грамм масла, 200 грамм печенья, 200 грамм сахара, несколько банок консервированной лососины и американской тушенки. Англичане присылали белые шерстяные гольфы, которые госпитальные девчонки перевязывали в шарфы. А еще давали пачку табаку. Свой табак Вероника выменивала на бумагу и
Неужели убили? Не верю! Где ты, Витенька?
В 1945 году вслед за войсками госпиталь передвинули в Польшу. Победа застала Веронику в Торуне. Рано утром началась стрельба. Она выскочила на улицу. Думала, прорвался немецкий десант. Кругом было полно народу. Все палили в воздух: «Конец войне! Победа!»
Летом Веронику направили в лагерь для военнопленных, где началась эпидемия брюшного тифа. Немецкие врачи не особо доверяли русским медсестрам и относились к ним почти презрительно. А рядовые, наоборот, заискивали: тощие были, замученные… Некоторые медсестры подкармливали их, но не все. Были и такие, которые считали, что с ними надо поступать так же, как они с нашими, – в газенваген, и вся недолга.
– Ты бы знала, какая у них чистота в лагере была, – рассказывала Вероника. – У нас так на Красной площади никогда не бывало. И ведь видно, что культурные и совсем незлые люди. Как они могли учинить с нами ТАКОЕ?
Там же, при лагере, Вероника познакомилась с моим дедом Алексеем Александровичем, очень представительным юношей, на четыре года ее моложе. Он заведовал складом трофейного оружия. В должность прибыл на фаэтоне, с четырьмя чемоданами трофейного барахла.
Вероника никогда не задавалась вопросом, была ли у них любовь. Алеша был плечист, нордически красив и имел виды на будущее. К тому же он был целый – со всеми руками-ногами. После войны найти мужа было ой как нелегко. Калеки, пьяницы, лечившие душу водкой, ловеласы, охреневшие от обилия вдовушек…
Кроме того, у Алеши был доступ к благам. В 1946 году буханка белого хлеба из-под полы стоила 200 рублей, а зарплата у медсестры – 72 рублика.
Была ли Вероника счастлива с мужем? Когда как. Когда рождались дочери – была. Не была, когда Алеша взял в любовницы машинистку Тоську (ему по майорскому статусу полагалось).
Когда у него обнаружили опухоль в желудке, ни Тоська, ни ее последовательницы ни разу не заглянули к Алеше в госпиталь. Выхаживала его Вероника. И только после этого он оценил, какое золото – его жена.
Перевод в Ташкент, страшное землетрясение 1966 года, когда их чуть не прибило рухнувшей кровлей. Перевод в военный городок, по которому Вероника щеголяла в шляпке с перьями и огромных резиновых сапогах. Пенсия, возраст, дети детей.
…Однажды Вероника включила радио и услышала мужской голос. Ветеран войны Антошин Виктор Михайлович рассказывал, как в 1941 году их часть разбомбили под Лугой, он был ранен, попал в плен, потом, после освобождения, оказался в советском лагере (в то время всем военнопленным давали 10 лет «за измену Родине»). Выйдя на свободу, Виктор поступил
Вероника сидела, не смея передохнуть. Прошло 50 лет.
– Прошу откликнуться моих однополчан, – звал голос по радио. – Мой адрес…
– Алеша! – Вероника вскочила, кинулась искать ручку и бумагу. – Там! Антошин по радио выступает! Дай, чем адрес записать!
Дед появился из своей комнаты – сгорбленный, помертвевший.
– Ты его до сих пор помнишь?
У Вероники опустились руки. О чем она могла написать Антошину? О том, что она вышла замуж за другого, о том, что пролетела целая жизнь, о том, что она сожгла Витину фотографию, чтобы не травить сердце?
Алеша смотрел на нее, как будто ждал приговора. У него был рак, и он знал, что не доживет до весны.
– Извини, – прошептала Вероника. – Мне показалось…
– Ты так и не записала его адрес? – спросила я.
– Я запомнила. Все до единой строчки.
– И?
– Я не стала ничего писать. Он помнил меня молодой. А тогда я уже была старухой.
– А почему «помнил»? Думаешь, он забыл тебя?
– Нет. Просто он недавно умер.
– Как ты узнала?
Бабушка Вероника приложила руку к сердцу.
– Так.
Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования
Я фетишист. Я люблю свои маникюрные щипчики: они мне нужны для колки семечек. Когда-то школьный стоматолог сказал, что если я буду грызть семечки зубами, то мы с ним еще не раз встретимся. Пришлось усовершенствовать технологию грызни.
Еще люблю свой холодильник. Он у меня большой – хоть корову загоняй. Внутри – антидиетическое великолепие, снаружи – коллекция записок от Барбары: «Ронского-Понского опять стошнило. Вся еда на плите. Кушайте на здоровье», «Сегодня зайдет уничтожитель термитов. Спросите его, каким ядом нас будут травить».
Еще у меня есть антикварный письменный стол. Широкий, помпезный, пахнущий стариной и богатством… А Зэк кладет на него ноги!
Три дня назад прихожу домой – весь лак на краю столешницы облуплен. Зэк орал, что он тут ни при чем и что всегда задирает ноги только в носках. Я ревела и грозила разводом.
Целый час мы закрашивали сколы коричневым фломастером. А сегодня глядь – опять пара новых. Я помчалась на второй этаж убивать Зэка, не нашла, вернулась…
У стола стояла Пи-Пи и самозабвенно грызла полировку.
Вопрос: Чего не хватает ребенку, жрущему антиквариат?
Ответ: Мозгов.
Звезда по имени Солнышко
Ее зовут Sunshine, по-русски примерно Солнышко. Фигуры нет, на руках, страдающих от экземы, – митенки. Зато маникюр самый что ни на есть шикарный – с узорами и блестками. Черный парик, очки в пол-лица, глухой свитер. Все закрыто так, что кажется подмени Солнышко под этой амуницией, и никто ничего не заметит.