Женщина с большой буквы Ж
Шрифт:
– Так ведь гибнут-то в основном иракцы!
– Ничего страшного: они попадают в рай.
Приехал священник, и начался молебен. Ветер трепал рубашки и платья.
– Пепел к пеплу, прах к праху.
– Аминь.
– Зачем, Бобби? Что он изменил своей смертью?
– Смертью – ничего, а жизнью – очень многое.
Поцеловав меня, Бобби пошел прочь. Это привычка иракской войны – не задерживаться в толпе дольше положенного.
Камо Грядеши
Что делать?
Я сидела вместе с Полом в суши-баре и неумело гоняла рис по тарелке. Что хотите делайте, но есть с помощью палок – это все равно что пить из дуршлага.
– Лука – дурак, – жаловалась я. – Он ведь жизнь родителям поломал! А у Терисы вчера еще одно несчастье приключилось: их отдел сократили. Ей, конечно, страховка положена за сына, без денег она не останется. Но дело не в деньгах! Когда человек всю жизнь проработал на одной и той же фабрике, для него увольнение все равно что ампутация.
– Что за фабрика? – спросил Пол.
– Знаешь, ватные палочки, которыми в ушах ковыряют? Вот они их делали. А теперь все производство переводят в Китай.
– Ты ходила к Терисе?
– Ей со мной тяжело. Она как на меня посмотрит, сразу Луку вспоминает. А тут еще Джо орет, что она сына сгубила: записала его в детстве в бойскауты, вот он и свихнулся на поиске приключений.
Плохое настроение – как бег под горку: чем дальше, тем труднее остановиться.
– Всех ненавижу, – ворчала я. – Книжка в России вышла – хоть бы один критик заметил.
Пол улыбнулся:
– Да, без критиков счастья нет.
– Тебе хорошо говорить! Знай себе урок из тюрьмы вытаскивай! А мне надо как-то прославляться.
– Зачем?
– Хочу себе памятник.
– Ты его в гроб, что ли, с собой положишь?
– Да! Будем лежать в обнимку.
Пол меня разозлил. Когда он позвонил, я была рада выбраться куда-нибудь. Все утро слонялась без цели по дому. На столе – горы рукописей, в ежедневнике – список дел. Зэк уехал, Барбара выходная… Но Пол не умел правильно сочувствовать.
– Что говорили на панихиде про Луку? – спросил он.
– Все то же самое, что у других: «Мы понесли невосполнимую утрату».
– Врали?
– Друзья, родители и редактор – нет. Остальные просто отмечались для галочки.
Пол разгладил салфетку на колене.
– Интересно, что люди будут думать на наших панихидах? Не говорить, а именно думать?
– Не знаю, – буркнула я.
Он усмехнулся:
– Самое обидное, что наши достижения никому не нужны. Никто не подумает: «О, как жалко, что Пол умер, – он был так богат!» или «Я не перенесу этого – ведь у него было столько женщин!»
– К чему ты это говоришь?
– Это не я, это Стивен Кови [14] . Он пишет, что итог нашей жизни лучше всего виден на панихиде. Нас будут оплакивать только те, кто нас любил. Твоим читателям по фиг, знаменита ты или нет. Никто не станет думать: «Как грустно – ведь про нее в „Космополитене“ писали!» О тебе будут жалеть, только если ты будешь хорошим
Мы распрощались довольно сухо. Я сказала, что не нуждаюсь ни в чьих советах, но все равно весь вечер размышляла о панихиде. Итог получался неутешительным: умри я завтра, жалеть обо мне будут человек пятьдесят, не более. Причем сорок пять из них только потому, что им придется искать нового литагента. А остальные подумают примерно следующее: «Она была смешная. Всю жизнь пыталась взять судьбу за рога – причем китайскими палочками».
14
С т и в е н К о в и – автор бестселлера «Семь навыков высокоэффективных людей: мощные инструменты развития личности».
Гордость и предубеждение
Зэк – мальчишка… Он не умеет жить для себя и потому все время оглядывается на других: что скажут, одобрят ли, не засмеют ли… Он постоянно чувствует себя на сцене и, даже когда остается один, старается не выходить из роли Наикрутейшего Мужика. Ведь всем до него есть дело; люди ночами не спят, думая, как он справляется.
Он носит такие майки, чтобы сразу было видно – да, ходит в спортзал. Причем каждый день.
Он смотрит все модные фильмы и даже составляет о них мнение (в основном подслушанное в телевизоре).
Заводит полезные связи, шутит хорошие шутки и оказывает услуги, создающие ему репутацию.
Зэк не понимает, что вся его работа на публику в конце концов выливается в поразительную степень несвободы. Он выступает в театре одного актера, где он не только единственный артист, но и единственный зритель.
У него сломалась машина. Я хотела заехать на студию, чтобы подобрать его. Зэк смутился:
– Не надо. Меня Мэтью подвезет.
– Да мне ж все равно по дороге!
– Не надо. Вдруг тебя кто увидит?
Проболтался. Смешной – он скрывает меня от людей. Кто-то из знакомых ляпнул ему: «А чё это ты женился на старухе? Она тебя старше на целую эпоху». И все – образ Наикрутейшего Мужика разрушен. Мне даже интересно, как Зэк отмазывался – говорил, что все это из-за грин-карты? Но ведь жить со мной при этом необязательно… Промашка в алиби вышла.
Бедный малыш! Иногда так хочется обнять его, прижать к груди, сказать, что ему не стоит так убиваться. Но он не позволит. Наикрутейшие Мужики презирают телячьи нежности. Даже когда их очень не хватает.
Добрый гений
Звонила Териса. Сказала, что ее пригласили на работу в гольф-клуб в Лонг-Биче.
– Кажется, кто-то из членов клуба порекомендовал меня.
– А кто именно? – спросила я.
– Не знаю. Какой-то адвокат. Наверное, он представлял интересы нашей фабрики. Но я его совершенно не помню.
Манифест
1. Доверять голосование на выборах людям, не читавшим конституции своей страны, – это все равно что посадить за руль человека, не знающего правил дорожного движения. И в том и в другом случае дело кончится катастрофой.